Он обнял ее в ответ и ничего не сказал, но когда она взглянула ему в лицо, то увидела, что он улыбается от уха до уха.
— Я вся такая растрепанная, — сказала она, предположив, что его развеселил ее внешний вид, потому что ее волосы были спутаны, а шорты латались столько раз, что из них нельзя было сделать даже тряпку для мытья полов. — Я была на площадке для фургонов, снова смотрела на нее. Ты уже долго здесь сидишь?
— Минут двадцать, — сказал он, не переставая улыбаться.
Адель повернулась посмотреть на бабушку, расставлявшую чашки на столе, и тогда увидела его.
Майкл сидел на стуле в дальнем углу комнаты.
Адель охнула, закрыв рот рукой.
— Это невероятно! — воскликнула она. — Я даже не думала… — Она резко замолчала, оробев и почти испугавшись его вида.
Он был ужасно худой, кожа на его лице была покрыта шрамами и морщинами, и рядом с его стулом к стене была прислонена палка. Но он улыбался точно так же, как в тот день, когда они познакомились, его губы поднимались вверх в уголках, она никогда не могла устоять перед этой улыбкой, блеском белых зубов и перед этими глазами, синими, как небо.
— Майкл! О Боже мой, — пробормотала она, и у нее заколотилось сердце.
На короткое мгновение она не могла прийти в себя от шока. В последний раз она виделась с ним, когда нежно поцеловала его на прощанье на вокзале Чаринг-кросс после тех выходных в Лондоне. Она сохранила воспоминание о лихом молодом человеке в военной форме, с блестящими черными волосами и гладкой кожей, и шесть лет держала этот образ в памяти, спрятанный за слезами и сердечной болью. Но это был не тот Майкл, образ которого она хранила в своем сердце, это был худой незнакомец в гражданских фланелевых брюках, с коротко остриженными волосами и изуродованным шрамами лицом, и ей захотелось убежать и спрятаться.
— Ты никогда не думала, что снова увидишь меня? Или никогда не думала, что я могу так измениться? — подсказал он ей, вопросительно подняв одну бровь.
От звука его голоса у нее пропало желание бежать. Голос был тот же самый, глубокий и низкий и такой непохожий ни на акцент в голосах кокни, который она слышала каждый день в больнице, ни на здешний сассекский провинциальный акцент.
— Я не знаю, что собиралась сказать, — сказала она и подошла к нему ближе. — Я просто не могу найти слов, потому что это так неожиданно. Как хорошо, что ты вернулся. Жаль, что я не знала, что ты придешь, у меня такой вид…
— Ты именно так и выглядела, когда я встретился с тобой впервые на болотах, — улыбнулся он. — Думаю, за шесть лет ты приобрела опыт, у тебя волосы зачесаны наверх, похоже, большинство женщин так носят волосы.
Адель вспыхнула. Она не заплела волосы с утра и даже не дала себе труда расчесать их. Наверное, они выглядели как стог сена.
— Чай готов, — сказала Хонор за их спиной. — Будешь пить там, Майкл, или за столом?
— Я поднимусь, — сказал Майкл и, упершись руками о подлокотники кресла, поднялся на ноги.
Адель наблюдала, как он пошел к столу. Обе ноги были напряжены и напомнили ей о протезах, но, к счастью, это были не протезы, потому что он легко повернулся и оглянулся на нее.
— Видишь, я могу ходить без палки. Я просто держу ее рядом на всякий случай. И мне сказали, нужна лишь маленькая операция, которая все исправит.
По нежному выражению лица, с которым бабушка смотрела на Майкла, Адель поняла, что все прошлые обиды заглажены, достаточно уже одного того, что он здесь. Но Адель очень хорошо понимала, что это не так. Ей придется объяснять, и даже если она все еще была ему небезразлична, ему придется снова учиться доверять ей.
За чаем и бутербродами из рыбной пасты Майлс рассказал, как вчера поехал в Довер встретить корабль, на котором Майкл возвращался домой. Его только утром известили о приезде Майкла. Они ночевали в гостинице в Довере, потому что когда корабль зашел в порт, было уже почти темно.
— Я был как ребенок, который ждет Рождества, — сказал Майлс дрожащим от волнения голосом. — Я был одним из сотни людей, которые ждали своих сыновей, мужей и отцов. Еще я боялся, что мне сказали неверную дату, неправильный корабль, и даже что я не узнаю его. Там было столько мужчин на носилках, столько шума и суматохи. И потом я вдруг увидел его на трапе. Мой мальчик вернулся домой целым и невредимым.
Хонор рассказала Адель, что Майкл попросил, чтобы они сначала поехали в Хэррингтон-хаус, прежде чем ехать в Гемпшир и встречаться с братом и сестрой и их семьями.
— Мне нужно было адаптироваться, — пояснил Майкл, глядя на Хонор и чуть улыбаясь, словно посчитал забавным ее мнение по поводу такого решения. — Мы в лагере только и думали, что о родных, но реальность возвращения домой оказалась для меня чем-то слишком большим. Я знаю, что все будут задавать вопросы, и я так много хочу сказать. Но вместе с тем мне нечего рассказывать.
Хонор была очень удивлена, но Адель хорошо поняла, что именно имел в виду Майкл. Когда-то она вернулась сюда после «блицкрига» с таким же чувством. В эту минуту у нее был миллион вопросов к Майклу, но она поняла, что не сможет задать ни одного.
Она понимала, что не сводит с него глаз, у нее все еще колотилось сердце, и ей хотелось остаться с ним наедине, чтобы она могла ему сказать все, что было нужно сказать.
Майлс объяснил за Майкла, что его лагерь, «Сталаг 8б», находился в Силезии — в Польше, а не в Германии, как они предполагали. Лагерь освободили американцы, и Майкла вместе с другими освобожденными, которые не могли ходить, посадили на грузовики и перевозили с места на место, пока они наконец не вернулись в Англию.
— Мир словно сошел с ума, — сказал Майкл в раздумье. — Тысячи людей тащились с узлами с пожитками, маленькие дети плелись за ними и кричали от голода. Целые деревни сметены с корнем, трупы в канавах, выжженные танки и воронки от бомб. Я мельком видел некоторых людей, которые выжили после концентрационных лагерей. Они были похожи на живые скелеты. Мне до сих пор трудно поверить в то, что я видел в этих местах. Говорят, убитых миллионы.
После чая с бутербродами они вышли во двор посидеть на солнышке. Майкл лег на траву в тени под яблоней, рядом с Великаном, и Адель поняла, что у него нет настроения говорить. По его глазам было видно, как он вымотан, и она подумала, что он еще ничего не сказал о смерти матери, потому что слишком много насмотрелся ужасов за последние несколько недель.
Он неожиданно уснул, и Хонор предложила, чтобы они с Майлсом поехали в Хэррингтон-хаус открыть окна и постелить им постели, а Адель осталась бы с Майклом.
После того как они уехали, Адель взяла почитать книгу, но не могла оторвать глаз от Майкла, спавшего на траве. Она увидела, что шрам от ожога на его щеке был совершенно не таким серьезным или безобразным, как ей показалось сначала. Он хорошо зажил, и как только Майкл наберет немного веса и его волосы достаточно отрастут, чтобы сделать приличную стрижку, шрам почти не будет бросаться в глаза. Она все время невольно смотрела на его губы, хотела лечь рядом с ним, обнять его и поцеловать. В ней всколыхнулись все чувства, которые она так долго подавляла.
