слова, которые наконец избавят их обоих от тяжкого груза прошлого и дадут силы двигаться вперед. Дэйна вытирала слёзы и тяжело дышала. Он никогда не видел её такой. Стойкая воительница, которая, казалось, не способна на подобные эмоции, она всегда держала себя в руках. Ему оставалось лишь гадать, что она испытывала внутри и надеяться, что от сказанного, ей хотя бы полегчало.
— Давай просто закончим этот сбор, а потом у нас будет время поговорить, — произнесла она, отправляясь прочь.
Балдур молчаливо согласился и, бросив короткий взгляд на остальных, вернулся к своей подготовке. Она была права, сейчас было не самое подходящее время, так как впереди их ждал серьезный сбор. Разум каждого из членов отряда, должен был быть занят одним делом. Легче сказать, чем получить на самом деле.
На мгновение Балдур задумался, было ли правильным решением поднять этот разговор именно сейчас? Он отогнал эту мысль прочь, так как и сам прекрасно знал ответ. Он вновь оказался на земле перед белой тряпочкой, на которой лежало его обмундирование. Всё будет хорошо, и как только они закончат, у них будет время поговорить. Он провел пальцами по острым колючкам и вновь удивился всем чудам и дивам, дарованных богами, и насколько ему повезло жить в этом славном краю. Земля возле поваленного временем и природой деревом показалось ему хорошим местом. Балдур оголил нож и вонзил его наполовину, после чего опустился на колено.
Из мешочка он достал руны, которые планировал использовать завтра и, сжав их в ладонях, рассыпал перед собой. Корка хлеба, головка лука и кусок вяленого мяса послужили хоть и не прекрасным подношением богам, однако он пообещал, что как только вернется, то восславит их как полагается настоящему славянину.
После разговора с Дэйной, Балдур закрыл глаза и представил, что мир перед ним просто испаряется, остаются лишь звуки и редкие запахи, что проникали в его сознание словно тоненькие дымки иной реальности.
«Мать земля, роженица всего живого и светлого, до восславятся твои ветви, да пустят корни вечные и мудрые в землю нашу славную. Не прошу тебя о жизни, не посмею долголетия, лишь славлю тебя, о Мать Великая. Лишь жажду объятий твоих, роженица всего живого и светлого.
Роде, Великий Отец, чьей воле был зачат народ славный. Славлю тебя и твой дух сокровенный. Не страшусь я одиночества, ведь знаю, что примешь ты меня в род свой, ежели пожелаешь. Слава, о великий, слава.
Перун. Громовержец чья воля крепче вселенной. Славлю тебя в этот день, славлю всем, чем жизнь одарила. Да будет вечно сверкать небо светом божественным, а рука моя остра как копье твое, воля крепка, что щит твой. Слава, Перун Громовержец, слава!
Марена. Хозяйка царства холодного и темного. Правительница зимы и морозов. Славлю тебя, и не боюсь смерти в день этот и не убоюсь пока он не наступит. Ежели будет воля твоя, забрать меня и пожелать перейти Смородинку, то сделаю это я с чистой душой. Да бережет твоё царство Чернобог, слава тебе, царица смерти и морозов.»
Слова Балдура постепенно затихали, как и его дыхание. Он резко открыл глаза и перед ним предстал тот самый перевал. Цель казалась настолько близка, что он мог ухватиться, но вместо этого пальцы беспомощно хватали воздух, едва касаясь холодного камня перевала. Это чувство сопровождало весь его путь с Велпоса до самого этого места, и всё что оставалось это сделать еще один шаг и наконец вцепиться в желаемое.
Вдруг вокруг всё померкло, в этот раз по-настоящему. Он все еще сидел перед алтарем, однако не ощущал абсолютно ничего, кроме кончиков своих пальцев. Ощущение было такое, словно он перешел в некий транс или просто уснул под теплым одеялом любящей матери.
Где-то вдалеке раздался глухой удар бубна, что нарастал с каждым шагом, будто одинокое сердце, давно покинувшее усталое тело. Однако не было в его ритме грусти или печали о былых временах, наоборот, оно успокаивало и чем ближе становилось, тем делалось теплее. Балдур почувствовал приятный запах, который был до боли знаком. Это был запах женского тела, не изуродованный и не испорченный искусственным ароматом.
Нечто столь настоящее и редкое, от чего ему захотелось повернуть голову и найти источник, но тело не слушалось. Под ритм бубна послышались легкие и мягкие шаги, могло показаться что они больше парили, и лишь нежно и любя касались пальчиками серебристой росы на траве. Балдур все еще сидел с протянутой рукой к горному перевалу, как вдруг его одарили прикосновением.
Он увидел перед собой пять молодых девушек, наряженных в белоснежные платья до пят, а их головы были украшены венками молодоженов. Ему показалось, что они шли через скромную опушку, навстречу своим будущим мужьям. Вправду, некоторые народы всё еще практиковали подобный ритуал, когда молодожены начинали свой путь с дальних краев леса навстречу друг другу и, встретившись, связывали свои души на поляне Рода, под взглядом богов.
Они остановились, и одна из них села напротив Балдура, надевая ему на голову венок. Он не знал её лица, как и лиц остальных. Они были для него такими же странниками, как и любой другой, однако пахло от них любовью и ничем больше. Он смог разомкнуть губы, чтобы произнести:
— Добра, путницы.
— И тебе, добрый путник, — с улыбкой ответила незнакомка.
— Не страшно ли самим ходить по лесам? Где мужья ваши?
Они улыбнулись:
— Идем мы к мужьям нашим, поём для богов, ведь лишь в этот день, они слышат каждое наше слово. Оберегают нас и не дадут в обиду.
Вдруг Балдур сказал то, чего сам не ожидал, от чего сердце забарабанило словно у мальчишки:
— А меня не отпоете?
— Так отпели уже, — ответила та, что сидела перед ним. — Мы лучше в путь песней отправим. Сегодня боги всё слышат, сегодня петь надо.
Они сели в круг, в центре которого оказался Балдур. Стервятник заметил, что внешне они казались сестрами, но не близняшками. Длинные прямые и кудрявые светлые волосы, большие голубые, зеленые и серые глаза. Прекрасный голос и нежное прикосновение.
Пели невесты настолько красиво и сладко, что Балдур почувствовал, как веки постепенно закрываются.
