молодой князь со смоленской дружиной стремглав помчался на юг, в сторону Переяславля. На пути непрестанно попадались половецкие конные разъезды, вспыхивали короткие яростные сшибки, половцы отходили, скрывались за холмами, исчезали в степи. Ханы не сведали вовремя о подходе Мономаховой дружины, и Владимир, стрелой пронзив нестройные ряды степняков, прорвался к Переяславлю. Часть половцев отступила на летовища, другая метнулась к Чернигову, к Олегу. И везде взору открывались спалённые сёла, деревни, всюду стоял над степной равниной удушливый, горький дым.
Владимир уразумел одно: Олег и Борис не ожидали, что князь Изяслав пойдёт на выручку Всеволоду. Может, они надеялись договориться с киевскими боярами, может, думали просто выиграть время и усилить свою дружину новыми свежими ратниками. Как бы то ни было, крамольники просчитались. Слишком бурным оказалось течение реки, в которую они сунулись, слишком крутой, бешеный даже оборот приняли события.
Владимир ещё раз восхитился чутьём и умом отца: князь Всеволод не потерял ни дня, ни часа — знал он, как поступить в этом отчаянном, почти безнадёжном положении.
В Переяславле Владимир получил грамоту от отца с повелением идти к Киеву на соединение с остальными князьями.
В стольном граде собрались, совокупив ратные силы, пятеро князей: Изяслав, Всеволод, Владимир, Ярополк и Святополк. На совете решили оставить Святополка с туровцами и частью ополченцев защищать Киев, где находились княгини с малыми чадами. Все остальные: Изяслав с киевской дружиной, Всеволод и Владимир с остатками переяславцев, со смолянами и ростовцами, Ярополк с вышгородцами — выступили на исходе сентября на Чернигов. Шли вместе с дружинниками также пешие воины — простые крестьяне, оторванные на время войны от земли, посадские ремественники, мелкие купцы. Подоспел к Киеву с большим полком старый воевода Иван Жирославич, присоединился к союзному воинству и новгородский отряд во главе с посадником Яровитом.
Яровит уже знал об исчезновении, а скорее всего о гибели племянника. Мрачный Бусыга, друг и ратный товарищ Тальца, прискакал в Новгород весь в грязи, бледный от усталости, и принёс эту недобрую, поразившую его в самое сердце весть.
Долго ходил Яровит по горнице, сжимая от отчаяния и горя губы. Холод одиночества вползал ему в душу — ведь никого, кроме Тальца, не было у него из родни в живых. И вот теперь Талец разделил несчастную судьбу своих родителей, сестры и братьев. Яровит не раздумывал, он знал виновных в своём страшном горе. Это черниговские были — они развязали войну, они толкнули князя Олега на котору, они подговорили половцев, они в Тмутаракани помогали Олегу и Борису нанимать касогов, готов, алан. И Яровит клялся им отомстить. Он не пожалеет сил и средств, чтобы наказать виновников постигшего его и Тальца несчастья.
...На ночь объединённое войско остановилось лагерем у обрывистого правого берега Десны, всего в нескольких верстах от Чернигова. Костров не разводили, боясь привлечь к себе внимание неприятеля.
Едва князья и воеводы собрались на совет в Изяславовой веже, как примчался посланный в сторожу взволнованный Бусыга.
— Ольг и Борис утекли из Чернигова! В степи ушли, а оттуда в Тмутаракань! Собирают рати новые! Бают, уже вторая седьмица пошла, как отъехали! — выпалил он, сорвав с головы шелом с подшлемником и смахивая с чела пот. — Мы полоняника повязали, из дружины Ольговой. Он и сказал.
— Ну вот, а мы и не ведали, — развёл руками Всеволод. Брат, княже великий! — обратился он к Изяславу. — Надо нам поспешить. Завтра поутру возьмём Чернигов в кольцо, пойдём на приступ. Чтобы когда воротились крамольники, был Чернигов уже у нас в руках. Тогда сойдёмся с ними в чистом поле и, даст Бог, одолеем.
Изяслав согласился. Владимиру со смолянами и ростовцами было велено на рассвете начать штурм у Восточных ворот города, близ устья Стриженц.
...Ночь прошла тихо и спокойно. Владимир с воеводой Иваном несколько раз объехали спящий лагерь, проверяя сторожи.
Холодно было, накрапывал слабый дождик, молодой князь всматривался в тёмную ночную даль, за Десну, но там, в степи, тоже царила тишина, напряжённая, до звона в ушах, такая, что предшествует всегда взрыву людских страстей или разгулу стихии.
На душе у Владимира было невесело, он думал о завтрашнем сражении, вспоминал крепкие дубовые стены Чернигова, которые не один раз сам облазил снизу доверху, и понимал: нет, такую твердыню нахрапом, единым махом не взять. Если они даже быстро овладеют окольным городом, то там ещё детинец, хорошо укреплённый, обведённый более высокими и мощными стенами. Нет, осада Чернигова — не дело одного дня.
Утром, стоя на холме перед укреплениями города, Владимир убедился в верности своих ночных рассуждений. Рядом с ним спрыгнул с коня боярин Яровит.
— К тебе в помощь послан, княже, — бросил он коротко, всматриваясь вперёд.
Мысли новгородского посадника сейчас сосредоточились на грядущей осаде, он усилием воли отбросил свою боль и жажду мщения. Не время. Пригревало солнце, становилось жарко, из-под плосковерхого шлема — мисюрки катился градом пот, Яровит с раздражением смахивал рукой капли и, кусая уста, всё смотрел и смотрел на крепостную стену. Вот Олеговы дружинники в булатных шишаках на забороле, вот, кажется, он узнаёт Ратшу, а рядом с ним Воеслав что-то кричит им из башни у ворот обидное и злое, он слышит гогот черниговских посадских, столпившихся здесь же, на забороле и оборуженных чем попало — кольями, дубинами, топорами.
Странно: он, Яровит, прожил в Чернигове без малого двадцать лет, город этот стал ему в чём-то близким, но он не испытывал сожаления или смятения, что стоит сейчас в рядах осаждающих — выбор свой он сделал давно и сделал сам, без чужого давления и увещания.
— Может, порешим миром? — спросил князь Владимир, с глубоким сомнением глядя на злобно гудящую толпу защитников города. — Эй, Годин! Поезжай наперёд, попробуй столковаться.
Обладавший сильным голосом Годин тотчас послушно выехал к воротам. Приложив ладони ко рту, он зычно прокричал:
Открывайте врата, люди черниговски! К чему ратиться нам?! Не вороги ж, не поганые!
Из окошка стрельницы высунулась голова тысяцкого Воеслава.
— Скажи князьям своим: не холопы мы им! И пущай на Чернигов они не зарятся, но ступают, откудова пришли! Не их се вотчина!
Со стены полетели новые насмешки и ругательства.
Годин поспешно поворотил коня.
— Видать, стойко будут биться, — хмуро выдавил из себя Владимир.
К ним подъехал воевода Иван.
— Задумка есть, княже, — лукаво подмигнув, сказал он. — Послушай-ка вот. Я ведь многое в жизни повидал, худому, чай, не научу. Испробуй поджечь посад. Стрелы
