свой счет, я сказал им, что мог бы научиться терпеть нападки прессы, и даже простил бы оскорбления. Я мог бы, но в этом участвует моя семья, и на это невозможно больше закрывать глаза. Папин офис, офис Уилла потакает этим злодеям, или вообще сотрудничает с ними?
Мег изобразили хулиганкой - это была новейшая агрессивная кампания, которую они помогли организовать. Это было так скандально, так вопиюще, что даже после того, как мы с Мег опровергли их ложь, предоставив в Отдел управления персоналом отчет на двадцать пять страниц, содержащий все необходимые доказательства, я приготовился к тому, что этот отчет попросту проигнорируют.
Папа отшатнулся. Уилл покачал головой. Они начали говорить, перебивая друг друга. Сказали:
- Мы это сто раз проходили. Гарри, ты пребываешь в мире иллюзий.
Но это они пребывали в мире иллюзий.
Даже если бы, чисто теоретически, я согласился с утверждением, что папа с Уиллом и их сотрудники никогда не вредили мне или моей жене открыто, их молчание было неоспоримым фактом. Их молчание было убийственным. Бесконечным. И разрывало сердце.
Папа сказал:
- Мальчик мой, тебе следует понять, что Учреждение не может просто указывать средствам массовой информации, что им делать!
Я снова рассмеялся. Это как если бы папа сказал, что не может просто сказать своему камердинеру, что ему делать.
Уилл сказал, что чья бы корова мычала насчет сотрудничества с прессой. Что насчет моего разговора с Опрой?
За месяц до описываемых событий мы с Мег давали интервью Опре Уинфри. (За несколько дней до выхода интервью в эфир эти истории про хулиганку Мег начали появляться в прессе - вот так совпадение!). Когда мы покинули Британию, количество нападений на нас выросло в геометрической прогрессии. Мы должны были попытаться как-то это прекратить. Молчание не помогало. Из-за молчания становилось только хуже. Мы чувствовали, что у нас нет выбора.
Несколько близких друзей и горячо любимых мною людей, в том числе - один из сыновей Хью и Эмили, и даже Тигги отчитала меня за интервью Опре. Как ты мог рассказывать такое? О своей семье? Я ответил, что не вижу разницы между тем, что я рассказал Опре, и тем, как мои родственники и их персонал вели себя со мной десятилетиями, тайком сливая прессе сплетни. А как насчет бесконечных книг, в создании которых они принимали участие, начиная с папиной тайной автобиографии 1994-го года, написанной в соавторстве с Джонатаном Димблби? Или творений Камиллы, сочиненных при помощи редактора Джорди Грэга? Единственное отличие состояло в том, что мы с Мег действовали открыто. Мы выбрали интервьюера с безукоризненной репутацией и не прятались за фразами вроде «источники во Дворце», мы говорили открыто на глазах у зрителей.
Я посмотрел на готические руины. В чем дело? Я задумался. Папа и Уилл не слышат меня, а я не слышу их. У них никогда не было удовлетворительного объяснения для своих действий или бездействия, и никогда не будет, потому что объяснения этому нет. Я начал прощаться, пожелал им удачи, пожелал беречь себя, но Уилл просто кипел от ярости, кричал, что если всё настолько плохо, как я утверждаю, это моя вина, потому что я никогда не просил их о помощи.
- Ты ни разу не пришел за помощью к нам! Ни разу не пришел ко мне!
С детства такова была позиция Уилла по любому вопросу. Я должен идти к нему. Прямо, незамедлительно, официально - упасть перед ним на колени. Иначе не получу никакой помощи от Наследника. Я поинтересовался, почему я должен был просить своего брата о помощи, когда нам с женой грозила опасность.
Если бы на нас напал медведь, а он это увидел бы, неужели стал бы ждать, пока мы попросим о помощи?
Я упомянул Сандрингэмское соглашение. Я ведь просил его о помощи, когда соглашение нарушили, разорвали в клочья, когда у нас отняли всё, а он и пальцем не пошевелил, чтобы нам помочь.
- Это всё бабушка! Все вопросы - к бабушке!
Я с отвращением помахал Уиллу рукой, но он бросился за мной и схватил меня за рубашку.
- Послашай меня, Гарольд.
Я вырвался, стараясь не смотреть ему в глаза. Он заставил меня посмотреть.
- Послушай меня, Гарольд, послушай! Я тебя люблю, Гарольд! Я хочу, чтобы ты был счастлив.
Слова сорвались с моего языка:
- Я тоже тебя люблю...но твое упрямство...просто необычайно!
- А твое - нет?
Я снова вырвался.
Он снова схватил меня за рубашку и повернул, чтобы поддерживать зрительный контакт.
- Гарольд, ты обязан меня выслушать! Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, Гарольд. Клянусь...клянусь жизнью мамы.
Он замер. Я замер. Папа замер.
Уилл переступил черту.
Он использовал тайный код, универсальный пароль. Со времен нашего детства эти три слова использовались только в крайне кризисных ситуациях. «Клянусь жизнью мамы». Почти двадцать пять лет мы хранили эту душераздирающую клятву для тех случаев, когда одному из нас было необходимо, чтобы его выслушали, чтобы ему поверили немедленно. Для случаев, когда ничто иное не помогало.
У меня подкосились колени, собственно, для этого Уилл и применил клятву. Но колени подкосились не из-за произнесенной клятвы, а из-за того, что клятва не сработала. Я просто ему не поверил, я не доверял ему полностью. И наоборот. Уилл тоже это понял. Он понял, что наши души полны боли и сомнений, так что даже эти священные слова не могут нас освободить.
Я подумал о том, как мы потеряны. Как заблудились. Какой вред нанесли нашей любви, нашей связи, и зачем? Всё - из-за ужасной толпы безумцев и старух, низкопробных преступников и садистов с очевидным диагнозом с Флит-Стрит, которым хотелось получить удовольствие и прибыль, и решить свои личные проблемы, мучая одну очень большую, очень старинную и очень неблагополучную семью.
Уилл был не готов признать поражение:
- Я был абсолютно разбит после всего произошедшего, и, и...клянусь жизнью мамы, я всегда хотел, чтобы ты был счастлив.
Мой голос дрогнул, когда я нежно сказал ему:
- На самом деле я тебе не верю.
На меня вдруг нахлынули воспоминания о наших отношениях. Но одно воспоминание было особенно четким. Несколько лет назад мы с Уиллом были в Испании. Воздух сияет необычайно прозрачным светом Средиземноморья, мы вдвоем стоим на коленях за зеленой стеной, раздается первый сигнал охотничьих горнов. Опустили кепки, когда на нас полетели первые куропатки, бах-бах, несколько птиц упало, мы отдали ружья заряжающим, они вручили нам новые, бах-бах,
