— Гвендолин, — прошептал он.
— Извини, но мы не обладаем никакой информацией о тебе. Мы даже не знаем, как тебя зовут.
— Горацио. Я Горацио Сеймур. Я жил в Лондоне. Вплоть до того дня, когда оликсы вернулись.
— Ты молодец, Горацио. Похоже, твои воспоминания интегрировались. Можешь сказать, кто эта Гвендолин?
— Моя жена.
— Прекрасно. У нас есть для тебя хорошие новости. Мы создали агентство по розыску и воссоединению семей. Если ты сообщишь нам подробности, мы сможем сказать тебе, получила ли она новое тело или все еще… ожидает процесса восстановления.
— Она… — Он вновь откинулся на кровать. — Она была на Пасобле, когда вернулись оликсы.
— О. Мне жаль, но тогда ее не может быть ни на одном из кораблей оликсов, возвращенных армадой. Пасобла успешно покинула Дельту Павлина, став частью исхода.
— Да.
— Сколько прошло времени? — тихо спросил он.
— Много. Анклав оликсов — их родная звезда — находился довольно далеко от Земли.
— Просто скажи, черт возьми. Сколько?
— Примерно двадцать тысяч лет.
Горацио хотелось взвыть, заорать, что они ошиблись, или он ослышался, или… Но он знал, что все именно так. Двадцать тысяч лет. На глаза навернулись слезы, и он не смог остановить их.
НЬЮ-ЙОРК Далекое будущееЧерез десять лет после возвращения звездолета к Сол они четверо наконец–то спустились на родную планету, чтобы посетить то, что когда–то было Центральным парком Нью–Йорка — и будет им снова. Земля была болотистой — и немудрено, ведь еще семнадцать месяцев назад ее покрывало море, — поэтому они держались временной дорожки, проложенной точно по линии аллеи, и шли молча. По обе стороны от них армия тестообразных белых синтетических биоформ, напоминающих гусениц размером с белку, прокладывала себе путь сквозь соленую грязь, накапливая соли и другие нежелательные океанические минералы в раздутых фильтрах–желудках, оставляя за собой очищенную землю. Между ними сновали дистанционки помельче, более механизированные, изучая старые пни, открывшиеся после осушения Манхэттена, собирая образцы и анализируя древесину, готовясь по завершении ландшафтных работ засадить парк точь–в–точь такими же видами.
Добравшись до усеянного красными кирпичами склона, бывшего когда–то террасой Бетесда, они остановились и посмотрели на север. К холодному лазурному небу тянулись похожие на скелеты каркасы новых зданий. Далекие, километровой высоты башни вдоль реки Гарлем были уже возведены и заселены первой партией возрожденных жителей Нью–Йорка; остальная часть города еще отстраивалась, продвигаясь на юг квартал за кварталом.
Джессика ощущала странную ностальгию — и гордость.
«Я помогла этим людям. Я сделала свою работу. Теперь я могу наконец жить с ними».
Конечно, восстановление Нью–Йорка — непростая задача. Настоящий вызов. Едва пройдя процедуру восстановления жизни, ну и после надлежащей терапии, конечно, его старые обитатели начали делать то, что у них получалось лучше всего: громко спорить. Об уровнях подлинности, о том, что воссоздать, а что предать истории. Удивительное число людей хотело чего–то радикально нового, заявляя, что они должны смотреть в будущее, а некоторым, прошедшим долгий и трудный путь к принятию своего нового существования, вообще было все равно.
Она потерла замерзшие руки, жалея о том, что не надела куртку потеплее. Стояла середина августа, но ветра, дующие с ледников, покрывших Великие озера, делали здешнее лето как нельзя более северным. Впрочем, льды уже отступали, оставляя за собой совершенно иную географию.
Каллум и Юрий оба прошли процесс полного омоложения, аналогичный процедуре восстановления из коконов, которая сама по себе являлась наследием биотехнологий неан, принесенных на Землю так много лет назад. Джессика лишь печально усмехнулась тщеславию, порожденному ее даром. А вот Кандара, как ни удивительно, не вернулась к вечным двадцати, как мальчики. Кажется, ее устраивали биологические сорок — со всей их физической привлекательностью и энергетикой вождя племени в придачу. Помогало и то, что каждый на планете знал, кто она, благодаря легенде о Святых, а теперь и ее роли посредника в Оценочной комиссии по инопланетянам, основанной Парламентом Альянса. Люди на улицах останавливались, глядя на нее с нервным благоговением, как будто она могла изгнать их на другой конец галактики, как сделала с огромным количеством инопланетных рас.
«Интересно, а со мной она могла бы так поступить?»
Джессика не призналась в этом своим друзьям — и уж точно не откровенничала с Кандарой, — но после уничтожения анклава оликсов она чувствовала себя куда более… осведомленной. В ее сознании появились сведения, которых — она точно знала — там прежде не было. Не какая–то там массивная загрузка, вызванная успехом Последнего Удара, но информированность о фактах, неведомых ей раньше.
«Так что, возможно, Кандара была все это время права, и в глубине моего подсознания скрывается какая–то управляющая программа неан. А может, я просто становлюсь таким же параноиком, как обычные люди».
— Хорошо выглядишь, — сказала Джессика Кандаре. — Периферии всё еще при тебе?
Кандара бросила на нее высокомерный взгляд.
— Да, плюс еще парочка разработок. Уверена, комплексные ребята проделывают отличную работу, взрывая все уцелевшее дерьмо оликсов, но кому ж хочется рисковать.
— Они никогда больше не приблизятся к нам, — сказал Юрий. — Людьми заселены сорок две планеты. Еще полторы тысячи звездных систем выделено Альянсу, и еще три тысячи выбраны для потенциального биоформирования. Вот это я называю надежной границей.
— Хотел сказать — буферной зоной?
Кандара ухмыльнулась.
— Эти звезды могут быть частью Альянса, — заметил Каллум, — но, полностью биоформированные, они будут принадлежать инопланетянам. Не думаешь, что мы окажемся в клетке?
— Старая добрая паранойя Каллума, которую все мы знаем и любим.
— Наши червоточины и порталы охватывают почти половину галактики, — сказала Кандара. — Мы никогда и ни за что не окажемся «в клетке». Перестань мыслить в терминах докосмической эры.
— Новости фронтира, — объявила Джессика. — За последние шесть месяцев с нами установили контакт еще восемь групп хабитатов.
— Знаю, — кивнул Юрий.
— Конечно, знаешь, — насмешливо отсалютовал Каллум. — Генерал–адъютант, сэр.
— Эй, это моя головная боль, — парировал Юрий. — Мы должны дать оценку созданной ими культуре. Эмилья добилась слишком уж большого успеха со своим отколовшимся неолибертарианским движением. Там попадаются очень странные идеи насчет того, как именно должны жить люди.
— Что ж, давайте просто возблагодарим Марию за то, что она тебя сейчас не слышит, — хмыкнула Кандара.
