Президент поднял рукав рубашки.
— Концерт начинается в семь — я это знаю, потому что сам там буду. Торопиться было лишним. И кстати, где ваш билет?
— Как раз торопился забрать его у перекупщика.
— Так я и подумал. А вы, доктор, — президент не нанес себе труда узнать имя Артура, — вы куда так спешили?
— Эдем сказал: времени нет. Я и подумать не мог, что это название группы.
Президент вернулся в Безликий.
— Остроумные ребята, особенно этот, — президент ткнул палкой в Артура. — Жаль, у нас нет министерства комедии, — устроил бы одного из них замминистра.
— Вы не в том положении, чтобы молчать, — вмешался Безликий. — Что вам известно?
Я решил, что лучший выбор в этой ситуации — притворяться незнанием.
— Известно о чем? Вы хотя бы подскажите. Я только сегодня утром вышел из комы. А у врача вчера был выходной после суточной смены, и я подозреваю, что он провел его в постели.
Президент и его подопечный переглянулись. Безликий протянул Антоненко наши телефоны — наверное, подумал, что поэтому будет интересно заглянуть в них. Но президент этого не сделал. Вынул из кармана штанов платок, протер мобильники, уничтожая возможные отпечатки, а затем швырнул их с крыши. Мы с Артуром синхронно провели их взглядом, и все наше юношество быстро куда-то делось.
— Ну что, будете говорить?
— Я не боюсь, — заверил я. — Уже отбоялся с тех пор, как узнал о смертельной болезни.
Безликий кивнул президенту, подтверждая мои слова.
— Тогда вы не оставляете мне выбор, — решил Антоненко. — Разве в политике может существовать такое дело, как доверие? Если вы лжете мне и что-то знаете, это знание должно исчезнуть вместе с вами.
Дошутились, подумал я. Хотя нет, мои шутки здесь ни при чем. Без сомнения президент вышел на крышу уже с готовым решением.
— Отпустите врача, — сказал я. — Он здесь ни при чем. В его интересах молчать о том, что здесь произошло. Да и кто ему поверит? Когда врач будет на свободе и сообщит, что с ним все хорошо, я честно отвечу на все ваши вопросы.
— Если отпустить врача, он может решить, что единственный для него способ не погибнуть когда-то в автомобильной аварии или от другого несчастного случая — это сразу же сообщить прессе обо всем, что он знает. — Безликий говорил не с нами, он советовал президенту. — Есть другой вариант. Пациент застрелит врача, который не смог его вылечить, а затем в порыве раскаяния бросится с крыши. Для полиции и журналистов все будет выглядеть именно таким, достаточно убедительным.
Артур прижался ко мне плечом, и я почувствовал, настолько напряжены его мышцы. Годы в детском доме учат не подставлять вторую щеку, а бороться до последнего. Так и Артур готовился к рывку — он собирался погибнуть в бою не своей войны. Его пальцы застучали по моей спине, побуждая к атаке.
Президент вроде бы обдумывал предложение Безликого, но каждому из нас было ясно, что он уже все решил.
Я тоже не собирался прощаться с жизнью, но, в отличие от Артура, знал кое-что важное.
— Начинай, — президент кивнул в мою сторону.
Его расчет был ясен. Пусть сначала Безликий попытается выбросить одного из нас. Если со мной он не справится, президент меня застрелит, а Безликий попытается столкнуть с крыши Артура.
— Я сам прыгну, — обреченно сказал я. — Мне и так недолго осталось. Умереть в полете, пожалуй, лучше, чем пару недель стонать от боли на больничной койке.
Безликий оглянулся на президента. Как преданный пес, получивший вчера порку, он теперь стремился вернуть любовь хозяина. Антоненко кивнул. Я сделал несколько шагов в их сторону — так, чтобы Артур оставался между мной и президентом. Тот поднял пистолет — на случай неожиданной атаки.
— Вы оба слишком практичны, чтобы верить в потусторонний мир. Но если привидения существуют, обещаю преследовать вас в обоих мирах. А теперь освободите мне руки — никто не прыгает из небоскреба в наручниках.
Президент держал палец на спусковом крючке. Я не сомневался, что он выстрелит при малейшей угрозе.
Безликий вынул из кармана ключи от наручников, и я развернулся к нему спиной — естественное движение для человека, желающего избавиться от наручника. На самом деле мне нужно было, чтобы Безликий оказался на линии огня.
Артур следил за всем, что происходило, затаив дыхание. Еще вчера я был для него человеком, который хотел покончить с собой. Сейчас я прочел в его глазах уверенность, что у меня есть план.
У меня был план.
Щелкнули наручники, и одна моя рука получила свободу. Безликий занялся второй, и я не упустил момента.
— Они попытаются снова убить Сашу, — обратился я к президенту. — И вы им это позволите?
Антоненко опешил от того, что мне известно и о Саше. Этой пары секунд мне хватило.
Говорят, в момент наибольшей опасности тело даже нетренированного человека способно на рекорды, которым позавидуют и олимпийские чемпионы. Я резко развернулся — при этом наручники чуть не порезали мне запястье — и швырнул Безликого на президента. С ног я его не сбил, но нескольких мгновений, на которые заговорил этот псюра, мне хватило, чтобы нырнуть за трубы с жестяными крышами.
Безликий дернулся.
— И что дальше? — воскликнул он и двинулся в мою сторону, но хозяин удержал его за плечо, как пса — за поводок.
— Эдем, вы знаете о моменте, когда умирает надежда? Это как раз тот момент, — в нем соревновались ярость и любопытство. — У вас нет телефона вызвать помощь. У вас нет оружия защищаться. Вас никто не ищет. Все выходы заперты, а возле единственного открытого дежурят Гарда и моя охрана, которая не пустит сюда даже агентов спецслужб, если они сюда явятся. Здесь не слышно ваших криков, и никто здесь не додумался установить прослушивание. И даже выстрел воспримется разве что как автомобильный пук. Так что эта комедия, Эдем, была ни при чем. Умереть в полете или от выстрела — вот ваш единственный выбор.
Что он мог знать о том, как умирает надежда? О моменте, когда стоишь
