знатный пир. После пара прибыла в эту самую комнату — мужчина с киркой показывал ладонью на дверь и как бы говорил — ну что, друзья, принимайте работу.
Следующий кадр — жена с огромным животом лежала на кровати, и над ней вновь стоял жрец с воздетыми руками. Дальше шли непонятные клинописные знаки — возможно, указывалось имя и пол ребенка, а так же дата рождения.
Новый барельеф — четыре огромных корабля без парусов, виднеющиеся через прямоугольную рамку. Сперва показалось это странным — на кой она вообще нужна, но обернувшись, понял, что рамка — окно этой самой комнаты, из которого муж (или жена) и увидели гостей из иного мира.
Рядом с одним из ковчегов изобразили две фигуры — высокую и на две головы ниже. По обе стороны от них стояли люди с палками (очевидно, ружьями) и гномы с алебардами и топорами. Однако центральные персонажи пожимали руки, символизируя заключенный с чужаками мир.
Дальше шли сугубо бытовые зарисовки — мужчина радовался богатой жиле. Ребенок пошел в первый раз. Жена забеременела вторым — и так далее. А вот ближе к концу «комиксов» (кои занимали всего три строки посреди стены) начались довольно тревожные картины.
Сначала — битва между людьми с «палками» и гномами, где последние потерпели сокрушительное поражение, о чем свидетельствовал жрец, стоящий на коленях пред грудой павших собратьев.
Потом — уже морская битва, где дюжина гребных галер окружила бронированный пароход. С неба на лодки сыпался дождь из огненных шаров — по крайней мере, так я понял кругляши с хвостами из пунктирных линий.
С носа корабля, стилизованного под драконью пасть, вырывалось угловатое пламя — колдуны из княжьего рода в тот день наверняка испепелили немало аборигенов.
И последняя зарисовка — вереница согбенных гномов всех полов и возрастов тянется к длинному парусному кораблю. Среди процессии художник особенно выделил женщину, держащую малыша за руку и прижимающую к груди младенца.
На этом история незнакомой семьи заканчивалась — гномы покинули остров, и вскоре его окружил смертоносный туман.
Но кто наложил проклятие — местный жрец? И что послужило поводом — та самая битва? А что тогда вызвало раздор? Непонятно.
Но Игнатовы должны знать наверняка — им тогда стукнуло по двадцать лет, а это вполне сознательный возраст. Повезет закадрить Милану — и она все расскажет сама. Не повезет — придется задействовать щуп.
Но что если разузнать обстановку на месте? Быть может, кто из охранников постарше застал те времена? Зоя все равно задерживалась, так что я осторожно выбрался из комнаты и заглянул в каптерку.
Там за деревянным столом сидели трое бойцов и резались в кости в ожидании своей смены. При виде меня они насторожились и потянулись к оружию, но пожилой мужчина махнул рукой:
— Расслабьтесь, парни. Это какой-то посол от Марининых. Капитан велела его не трогать.
— Серьезно? — молодые переглянулись. — И че синим надо?
— Мира хотят, — сказал я. — Чтобы объединиться и надрать американцам жопы.
Стрелки переглянулись, нахмурились, а затем заржали в голос.
— Ну, ты юморист, посол. Еще анекдоты знаешь? Садись — развлечешь нас.
Я подошел к стене, тоже изрезанной барельефами, и провел по ним ладонью:
— Занятные у вас тут рисунки. У нас таких нет. Что они значат?
— Какие-то гномьи каракули, — отмахнулся старик. — Зарисовки из жизни.
— Я видел картины битвы в соседней комнате. Скажи, отец, ты застал ее?
— А тебе что? — проворчал вояка.
— Да шпион он, — усмехнулся молодой. — Послали вынюхивать.
— Захар Петрович ему пятки поджарит, — кивнул второй, — вмиг все выдаст.
— На кой вынюхивать то, что было двадцать лет назад? — удивился я. — Мне просто интересно.
— А ты сам не видел, что ли? — продолжил ворчать дед.
— Я тогда едва родился, — с улыбкой произнес в ответ.
— А что, никто не рассказывал ничего?
— Да у нас все по-другому было. Гномы просто уплыли, а тут аж два сраженья — и на суше, и на море.
— Я в одном участвовал, — со вздохом сказал старик. — Защищал город. Много тогда бородачей перестрелял.
— А как все началось?
— Да как обычно… Забил набат, мы вскочили, вооружились. А эти уже носились по улицам и громили все подряд. Полезли из своих нор, что крысы. Бешеные, точно белены обожрались. Насилу отбились.
— Просто взяли и напали? — удивился я. — Вы же довольно дружно жили.
— Хрен знает, просто или нет. Среди них тоже полно борцов за свободу водилось. Листовки разбрасывали, речи толкали — в общем, всячески воду мутили. Видать, подбили кого-то на бунт, выбрали время, когда мы после Нового года пьяные отдыхали — и ударили в спину, черти мохнатые. А уж потом пришлось всех без разбору гнать — после такой-то подлянки.
Ага. Понятно, что ничего не понятно. Но это уже на порядок больше, что мне удалось узнать в Новом Осколе. Значит, продолжим расследование.
— Семен? — в комнату вошла Зоя в сопровождении незнакомого мужчины в алой ливрее. — Это — камергер четы Игнатовых. Покажи ему грамоту.
Показал. Мужчина долго изучал ее через монокль и разве что печати на вкус не попробовал, но в итоге кивнул и велел следовать за ним.
Мы сели в богато украшенную самоходную карету, за которой пристроилась четверка конных стрелков в красных беретах, и отправились прямиком во дворец.
Который, к слову, выглядел так же, как и все остальные здания — каменный, квадратный и весь в саже, только не зажатый меж такими же склепами, а стоящий посреди некоего подобия парка.
Тротуар шириною в две дороги опоясывал дворец по периметру, где некогда пытались разбить сад, но деревья давно зачахли от невыносимых условий.
Не удивлюсь, если этот смрад достал и гномов, став последней каплей их терпения. Ведь одно дело — каменоломни
