и поселилась в Иерусалиме в квартале ультраортодоксов Меа Шеарим[917] — неком подобии того штетла, из которого вышла семья ее бабушки Мани. А круг жизни Геды Шохата замкнулся, когда ему было 56 лет.
«Геда (…) придерживался такой философии: если ты больше не нужен обществу — покончи с собой»[918], — написала его сестра Анна. Своей философии Геда не изменил. В 1967 году генерал Гидеон Шохат, один из основателей израильских ВВС, застрелился.
Это ли не семейный рок.
* * *
В 1948 году, в самый разгар боев Войны за Независимость, когда Мане было уже семьдесят лет, вооруженные арабы схватили ее в одном из кварталов Иерусалима, завязали ей глаза и отвели в свой штаб. Там она стояла перед арабским командиром с высоко поднятой головой, едва доставая ему до пояса.
— Мы тебя убьем, — сказал арабский командир.
— Почему?
— Ты что, не знаешь, что мы убиваем евреев?
— Меня вы не убьете.
— Это еще почему?
— Потому что я вам не сделала ничего плохого.
Арабы захохотали.
— Отпустите эту сумасшедшую еврейку, — сказал командир. — Она и так скоро подохнет.
А Маня прожила еще целых тринадцать лет, до 1 февраля 1961 года.
* * *
«Она была фигурой чрезвычайно сложной, будто сошедшей со страниц русского романа девятнадцатого века. История ее жизни вобрала в себя (…) все основные черты, включая противоречивые (…) истории сионизма»[919], написал о Мане израильский журналист и писатель Амос Элон в своей книге «Израильтяне: отцы и дети». А Мэри Сыркина[920], американская исследовательница, друг и биограф Голды Меир[921], написала так: «Я не знаю ни одной женщины, которая могла бы сравниться с Маней по сюрреализму и экстравагантности тех авантюр, которыми она добивалась своих самых, казалось бы, недостижимых целей»[922].
* * *
Незадолго до смерти Мане передали письмо, пришедшее в Тель-Авивский университет из Лондона от историка Джереми Шнейдермана.
«Мне только что стало известно, — писал он, — что Маня (Мария) Вильбушевич, известная руководительница Еврейской независимой рабочей партии в Минске, все еще жива и находится в Израиле. Я хотел бы связаться с ней». Больше всего историка Шнейдермана интересовали подробности встречи Мани с министром внутренних дел Российской империи фон Плеве в 1902 году.
Надев очки, Маня начала читать. Дойдя до слов «все еще жива…», она закашлялась от смеха.
— Историк прав, незачем доживать до восьмидесяти лет.
— Восьмидесяти двух, — уточнила дочь.
— И ты права… — кивнула Маня. — А ведь я сотни раз встречалась лицом к лицу со смертью, смотрела ей в глаза, хотела ее приблизить собственными руками — и вот сижу дожидаюсь, пока Бог меня приберет.
— Ты что, хочешь отвечать перед Богом? — усмехнулась дочь.
— Нет, не хочу.
— Почему же?
— Нечего прошлое ворошить.
Маня в Палестине (1905)
Маня в России (1901?)
Сергей Зубатов
Григорий Гершуни
Евно Азеф (1918)
Георгий Гапон
Маня (слева) с подругой Хайкой Коэн и ее братом Меиром
Маня и Исраэль Шохат (20-е годы)
Маня и Исраэль Шохат с детьми (Турция, 1918)
Могилы Мани и Исраэля Шохат в кибуце Кфар-Гилади
Послесловие
Кончился двадцатый век, и вместе с ним рухнули империи, вечность которых ни у кого не вызывала сомнений. Во всем мире осталось крайне мало людей, которые могут назвать себя ровесниками века.
Намного более живучими оказались два схожих между собой учения — коммунизм и национал-социализм. Им предрекали скорую смерть, а они выжили и переходят в двадцать первый век, тревожа или обольщая сотни тысяч умов.
Коммунизм и национал-социализм процветали в разных странах, но посулы у них были одинаково лживыми: оба учения обещали рай на земле, но вместо рая залили землю кровью; оба они обещали создать нового человека, но человек остался таким, каким был — недальновидным, слабым, жестоким.
Только в сегодняшней России сосуществуют коммунизм с национал-социализмом.
Миллионы людей бесследно сгинули в гигантской мясорубке двадцатого века. На полях сражений двух мировых и многих гражданских войн, в революциях, в разгуле террора, в тюрьмах и концлагерях… Но неонацисты рвутся к власти во многих европейских странах, включая Россию, больше других пострадавшую от нацизма. Фашизм тоже не исчез: в Италии конца двадцатого века членом парламента от неофашистской партии стала Алессандра Муссолини — внучка дуче.
Имена трех героинь этой книги ничего не скажут русскому читателю, разве что в связи с другими именами: Маргариты — с именем Муссолини, Ариадны — с именем Скрябина, Мани — с именем Зубатова. А меж тем в свое время каждая из них была достаточно известна. О Маргарите знали и в Европе, и в Америке; об Ариадне — и в кругу русских эмигрантов в Париже, и среди участников Еврейского сопротивления во Франции; о Мане — и в революционной России, и в государстве Израиль, созданном в значительной мере сионистами из России.
Из этих трех женщин старшей была Маня. Она и Маргарита умерли в один год от старости, когда им было уже за восемьдесят. Ариадна погибла от пули, когда ей не было и сорока.
У Маргариты было трое детей, у Ариадны — четверо, у Мани — двое.
Три современницы. Три еврейки. Одна из них — Маргарита — добровольно отказалась от еврейства. Другая — Ариадна — добровольно приняла еврейство. И только третья — Маня — как родилась еврейкой, так ею и осталась.
У трех этих женщин были разные цели. Маргарита больше всего хотела власти, Ариадна — любви, Маня — справедливости на земле. И Маргарита, и Ариадна добились своего, Мане не удалось.
Маня готова была умереть за идею сама и убить всех, кто ей мешал. Маргарита не собиралась ни умирать за идею, ни убивать других. Ариадна за идею погибла, а жила ради любви.
Рядом с тремя этими женщинами были мужчины. Муссолини, которого Маргарита считала творением своих рук, был злым духом Италии. Зубатов, который считал Маню творением своих рук, был злым духом России. И только Довид Кнут ни сам не был творением Ариадниных рук, ни Ариадну разумно не пытался сделать своим творением.
Есть в книге и сквозная тема трагической истории евреев в двадцатом веке.
Ассимилированные евреи Франции вспомнили о своем еврействе слишком поздно. Ассимилированных евреев Италии заставили вспомнить об их еврействе. Ассимилированных евреев России тоже заставили
