него напраслину. По правилу: он – такой-сякой, не наш. Таков мир. Бесноватый.
Действительно закантачилась эта публика. В сознании западных элит, моралистов и спецслужб живуч один расхожий штамп: это русские, только русские во всем виноваты, коли они что-то там когда-то позатеяли и наколпачили, не спросясь у них-то, знающих все досконально. Так что можно все валить на них. И вовсе ничего, например, не значит, что Черчилль в 1944 году предпринял демарш – мелкую пакость – перед союзником Сталиным: спровоцировал поляков-варшавян на восстание в тылу у немцев, чтобы опередить русские войска в пику им и усадить на трон польское «лондонское» правительство. Только поэтому. Но ведь немецкие каратели не пощадили восставших: немалое число их погибло зря. Советские же войска только что с боями прошли более чем пятисоткилометровый путь, освобождая Белоруссию и теряя бойцов, хоть и помогали варшавянам по мере сил. Но этих сил у самих бойцов уже явно не хватало. Требовалось новое пополнение и перегруппировка войск.
– Я был тогда свидетелем этого в Белостоке: служил в военной части, – пояснил Антон. – И зря англичане пишут о том, что, дескать, они опять хотели, но не могли помочь полякам, тогда как русские войска должны были и могли им помочь, да не захотели. Попробуй опровергнуть ложь. Они-то лучше нас знают!
Этакое вот слововерчение.
– Что же, нрав английский: он, британец видный, сэр, не мог утратить потомственную спесь и имидж, позволить кому-то переиграть себя; даже в союзнических делах все выгадывал, старался перемудрить, упорствовал в неоткрытии второго фронта до конца. Холодную войну он затеял. Чисто английское имперское поведение, – судил Павел Игнатьевич. – Только под конец войны он – непростительно! – впал совершенно в извращение ума: хотел собрать воедино все оставшиеся немецкие войска и союзные и уж так продолжить войну с СССР. Не хотел пустить Россию на Запад.
Ведь же ошибался политик, надеявшийся на немецкую силу: к концу войны Германия совсем выдохлась с людскими ресурсами. Потеряла их больше, чем мы, по соотношению с населением. Я как-то подсчитал…
– Да, наша сила фашиста раздавила – из него дух вышибла. Мы не околели. Врага одолели. Все превозмогли. Тем возвысились. И поэтому-то европейским политикам не хватает мужества: они копят свою обиду от непростительного бессилия своего за то, что Европу освободил от гитлеровских полчищ русский солдат, а не они сами смогли освободиться. Винят в своих промахах восточного соседа, превзошедшего их в ратном подвиге. Довольно распространенное проявление людской зависти.
Пушкин еще в 1831 году писал в стихотворении «Клеветникам России»:
Что возмутило вас? Волнение Литвы?
И ненавидите вы нас…
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?..
– Замечательно писал, – сказал Павел Игнатьевич. – Но лезут наглецы на рожон.
Вошла в комнату Янина Максимовна, предложила просительно:
– Паша, я подумала: может, и мы лучше съездим на Кавказ, как дети? Там полезные горные источники.
«И мощь каменных утесов», – подумалось Антону.
XV
В связи с напоминанием тещей о Кавказе Антон вспомнил и о главной цели своего приезда к Степиным, сказал, глядя пристально в глаза тестя:
– Я Вам не советчик относительно приобретений, каждый из нас волен поступать по чувству, как кому заблагорассудится. Тем более что сам имею корысть: теперь я хочу спросить у Вас, не смогли бы Вы пока ссудить нам взаймы?
Он не любил просить (и потом никогда ни у кого не просил) деньги. Но так скомандовала Люба. Тесть и теща пять лет работали в ГДР и имели деньжата.
– Деньги? – заметно взволновался Павел Игнатьевич. – А какой же суммой?
– Мы рассчитываем на тыщенку. Или сколько можете… На квартирный кооперативный взнос.
– Ой, нет мне жизни! – почему-то смеясь, воскликнул тесть. И смолк.
– Мне важно точно знать, дадите или нет. Если нет…
Вошедшая Янина Максимовна с нескрываемым удивлением, заметив перемену в мужнином настроении, вслушалась в то, что Антон договаривал:
– … Если вы не сможете нам одолжить хотя бы около тысячи рублей, – скажите сразу; тогда, разумеется, буду искать где-то еще. Знаете: живем в коммуналке, без горячей воды, на грязной кухне с проваливающимся полом, в темной комнате, наконец, с пьяницами, со скандалами извечными…
Теща, остановившись, побледнев словно от ужаса, слушала его с раскрытым ртом. Но, немедля ринувшись защищать себя, мужа, мигом сделала образцовый выпад (на что-что, а на это иногда хватало у ней ума):
– Как же одолжить вам, Антон, деньги, если нам захочется вдруг съездить куда-нибудь? Не взыщите уж. – Она, как миллионер какой, за деньги испугалась.
– Тогда быстро соберу – отдам, не на век же в долг беру, – ответствовал зять уверенно-успокоительно и достойно.
Но его слова, видел он, не удовлетворили их нисколько. Тесть явно поскучнел. И собрался с духом:
– Думаю, вам, Антон, лучше спросить у кого-нибудь еще. Мы, знаете, почти больные люди; если не откажем и дадим, будем волноваться, мало ль что… Потом же: надо с книжки их снимать… Неудобства все…
– Ну, понятно…
– Вспоминаю кстати: у нас в учреждении работала уборщица, у которой один профессор всегда занимал деньги.
– Не хватало ему своих?
– Потребности больше. На сберкнижку переведут и, бывает, не хватает, – всерьез говорил Павел Игнатьевич, понимая все по-своему.
– Я не буду волновать вас больше, точно; считайте: этого разговора у нас не было… – дал попятный ход Антон.
– Да потом, – оправдывался повеселевший тесть: по средствам строим мы дальнейшие свои планы; когда их нет, что напрасно что-то строить в голове?
– Ну, зачем же строить – надо быть просто способным к чему-то или нет, по-моему разумению, – парировал зять.
– Верно. Вижу: вы очень серьезно смыслите во многих вещах. Вы-то как советуете насчет дачи? По-серьезному…
– Ой, если мне нужно что, и я уверен, я мало слушаю советов…
– Вот это хорошо, Антон… Я ценю… – Теща всплеснула сухими ручками.
И тотчас же тестю все стало скучно, безразлично: откровенно он зевнул.
– А теперь поспать мне, что ли, Яннушка? Я устал.
– Ложись, поспи, – миролюбиво согласилась та, довольная исходом разговора.
– Не грешно: устал от всего. – И уж пожаловался он вроде б в полушутку Антону: – Вот ведь, не учтешь, и на даче не бывает полного спокойствия, какого хочешь… Организм же чутко реагирует. Чем-нибудь да навредишь себе непроизвольно.
– Или кто-то доставляет неожиданное беспокойство тоже, – также в полувсерьез сказал ему зять, намекая именно на себя. Он уже хорошо узнал родителей жены, только лишний раз их проверил в нежелании прийти на помощь – вовсе зря попросил у них о денежном одолжении. – Ну,
