Кивая головой, Кончак слушал через толмача его рассказ. Потом подумал, пожевав толстыми губами, бросил повелительно-неприязненный взгляд на рабыню-уруску, подававшую хану и гостям заедки, и молвил:
- Так ты хочешь, коназ, чтобы я пошёл войной на Русь? И куда же ты хочешь меня позвать?
- Великий Кончак, - Рюрик подался вперёд, - я зову тебя на Киев.
Кончак выпрямился, обвёл взглядом своих советников. Те качали головами, цокали языками, обменивались восклицаниями:
- Ой-ей! Киев-град!.. Харош град! Ой-ей! Харош град! Крепкие стены, много добра, много скота и рабов!.. Ой-ой!
Кончак лениво оглядывал советников. Он постарел, обрюзг, его стали мучить боли в пояснице и бессонница. В конце концов, ему было лень. У него выросли сыновья, уже подрастали внуки. Вон старший сын Отрок - сидит с горящими глазами, хоть сейчас готов в бой. Горяч и безоглядчив.
- Значит, ты зовёшь нас на Киев? - снова произнёс Кончак.
- Да, великий хан, - кивнул Рюрик. - Я дарю тебе этот город. Бери его.
- Идти на Киев опасно, - покачал головой Кончак. - Чёрные клобуки донесли - на его стол сел Роман волынский. У нас в степи знают князя Романа. Он ходил на нас недавно. Он разбил орду хана Котяна. Этой зимой он разогнал ханов, кочевавших между Бугом и Днестром. Я сам чудом избежал встречи с ним. А мой второй сын, Глеб, пошёл на помощь тамошним половцам и был разбит.
- Романа нет в Киеве, - увещевал Рюрик. - Он ушёл в свой Галич, оставив там своего подручника, Ингваря. Тот никогда ни с кем не воевал и не сможет встать против тебя. Ты легко возьмёшь этот город.
- Вот как? - Хан опять покосился на своих людей. - А что я получу за это?
Рюрик ждал этого вопроса. Он хлопнул в ладоши, а в шатёр, пригнувшись, вступили два отрока. С поклоном внесли и положили перед ханом две связки собольих шкурок и сверху - саблю в украшенных камнями ножнах. Такая же сабля легла перед Кончаковым сыном. От себя Рюрик добавил небольшой ларчик - с украшениями для жён и наложниц хана.
- Мало, - скривился Кончак.
- Великий хан, в Киеве ты возьмёшь намного больше, - заговорил Рюрик. - Ты возьмёшь всё, что захочешь. Ты сможешь даже сровнять город с землёй. Я не потребую из твоей доли добычи ничего. Мне хочется, чтобы ты обогатился.
- Я не верю! - Кончак резко сел. - Вы, урусы, всегда преследуете свою выгоду. Вы никогда ничего не делаете даром. И я хочу знать - что ты хочешь взамен?
Рюрик задержал вздох. Он не хотел говорить, берёг в себе, но тут против воли вырвалось. То ли виной был непривычный для русского кумыс, то ли взбесил его невозмутимо-презрительный взгляд половца:
- Я хочу мести! Кияне отвернулись от меня, предали меня - и я хочу предать их!
Толмач послушно перевёл. Но Кончак ничем не показал, что слушал. Набрякшие веки закрыли маленькие светлые глаза, замерла держащая на весу чашу рука. Ханы притихли, ожидая его слов.
- Ты отдаёшь мне свой город? - вдруг по-русски сказал Кончак. - Свой город и свой народ?
Спутники Рюрика похолодели. Сам Рюрик остался невозмутим. Он был готов на всё.
Долго пришлось ему уламывать Кончака. Задаривал он его сыновей и советников, посылал подарки жёнам, наложницам и дочерям не только хана, но и его приближенных. Младшему сыну хана, Гуюку, отдал своего угорского иноходца, едва тот похвалил жеребца. Он был готов унижаться, как только мог, чтобы переманить половцев на свою сторону. И его постоянные намёки, что в Киеве ханы могут взять всё, что захотят, сделали своё дело. В начале месяца просинца[65]орда хана Кончака снялась с места и направилась вверх по течению Днепра к Киеву. А навстречу ей из Чернигова шла другая рать - Всеволод Чермный всё-таки решил помочь Рюрику отомстить.
Глава 61Заполыхали на курганах костры, поднялись в зимнее блеклое небо сигнальные дымы, да поздно было. Сметая всё на своём пути, обходя большие заставы и уничтожая мелкие, орда шла к Киеву, Поросские города, где жили чёрные клобуки, они оставили по правую руку, прошли между Володарем и Ростовцем, где поменьше было больших сел и городов и где никто не мог противостоять им. Торопясь достичь Киева, половцы нигде не задерживались. Жители Ростовца было высыпали на стены, готовые защищаться, но степняки лишь пожгли посады, разорили окрестные деревни и ушли дальше, в сторону Витичева и Красна.
От поросских городов, от приграничных застав спешили в Киев гонцы. Звали княжескую дружину на подмогу, а беда катилась за ними по пятам. Мягкая была в, том году зима, мало выпало снега, и половецкие приземистые лошадки легко добывали себе еду, споро несли на себе всадников.
Получив первые известия о приходе половцев, Ингварь Ярославич забеспокоился и обрадовался одновременно. Несмотря на то, что уже несколько месяцев был князем, он чувствовал себя неуютно в Киеве и жаждал проявить себя, чтобы доказать киянам, что достоин править ими. Теперь такой случай представился, но луцкий князь никогда самостоятельно не ходил на половцев и просто не знал, что делать.
В конце концов он поступил так, как и должен был поступать князь-подручник - отправил гонца в Галич, к Роману Мстиславичу. А сам же, призвав бояр и градских мужей, объявил им так:
- Пришла лихая година. Враг идёт к стенам нашим. Встанем все крепко и будем биться до последнего, уповая на Господа и на помощь из Галича.
Первыми о приближении половцев поведали беженцы. Они шли толпой из пригородных селений - половцы уже жгли деревни под Белгородом. Кияне заторопились, затворяя ворота. Бояре, кто успел, переправили свои семьи вон из города на другой берег Днепра. Вместе с ними отправились жена и дети Ингваря Ярославича. Сам князь оставался в городе.
Половцы подошли под вечер, когда начали наползать сизые сумерки. Затаив дыхание кияне со стен весь вечер и большую часть ночи смотрели, как горят оставленные жителями посады. От многочисленных пожаров под стеной было светло как днём. Золотисто-багровое зарево стояло над городом, порывистый ветер нёс клубы едкого дыма.
Пожары ещё не стихли и дым ещё клубился, когда наутро половцы пошли на первый приступ.
Кияне метали в них стрелы, лили на головы расплавленную смолу и кипяток, опрокидывали котлы со свинцом. Половцы пускали стрелы в ответ, карабкались по лестницам и без устали лупили в ворота припасённым заранее порохом. Десятки, сотни их оставались на валу в окровавленном снегу, но на смену сотням вставали тысячи. Падали кияне, сражённые стрелами, но на место павших поднимались новые. Половцы пускали зажжённые стрелы - то тут, то там вспыхивали пожары, но на улицах города и на крышах домов лежало много снега и пожары удавалось быстро затушить.
Второй и третий день осады были точно такими же. На стены Киева вышли все - не только княжья и боярская дружина, не только пешее ополчение. У стен Михайловского Златоверхого монастыря и Печерской лавры вместе с мирянами сражались и монахи. Святые отцы били из луков и поливали половцев кипятком и смолой.
