совершишь поступок, достойный короля. – Она подошла ближе и посмотрела ему в глаза: – Подумай, что произойдет, если ты отвергнешь требование Генриха. В лучшем случае он продолжит удерживать тебя в плену в расчете выбить из тебя согласие. Но он не только беспринципен, Ричард. Он невменяем. Ни один разумный человек не повел бы себя так бессовестно, не совершал бы свои преступления столь неприкрыто. Он опьянен собственной гордыней, и если ты не дашь ему сохранить лицо, то невозможно даже предположить, что Генрих выкинет.
Не дав Ричарду шанса ответить, Алиенора оглянулась на Адольфа:
– Можешь ли ты с уверенностью утверждать, милорд архиепископ, что Генрих не вздумает отвергнуть решение сейма и передаст моего сына французам?
– Разумеется не могу, госпожа. Я согласен с твоей оценкой императора. Этот человек опасно непредсказуем. Его стремлением выбить из короля Ричарда еще больше денег руководила алчность. Но трудно предположить, на что может он пойти, если не дать ему шанса сохранить лицо.
Алиенора положила ладонь на руку Ричарду.
– Подумай, на что обречешь ты свое королевство и норманнские области, если не сможешь вернуться, чтобы защищать их. Филипп неизбежно поглотит Нормандию. Затем наступит черед Анжу, а быть может даже Пуату. От империи твоего отца вскоре останется одно воспоминание.
Ричард смотрел на нее и молчал. Он никому не рассказывал о том странном сне в Трифельсе, когда слышал во тьме камеры знакомый хрипловатый голос: «Сохрани мою империю. Не позволь труду всей моей жизни развеяться по ветру».
Алиенору ободрило хотя бы то, что сын вроде как внемлет ей.
– Нам обоим известно, что Джон не сможет с успехом противостоять французам. Он не трус, но редко обагряет меч кровью и так и не снискал себе репутации на поле брани. Не исключено, что он вовсе не станет драться за Нормандию, ограничившись островным королевством. А что, как ты думаешь, будет это означать для англичан? Король, который не заслуживает уважения – это король, которому никто не станет подчиняться. Разбойники будут смеяться над Королевским миром, местные феодалы погрязнут в междоусобных войнах, как это было во время правления Стефана. Помнишь, как описывают ту эпоху в хрониках, Ричард? Ее называют временем, «когда Господь и все его святые спали».
Ричард попытался высвободиться, но не мог вырваться из ее хватки, не причинив ей боли.
– Ты требуешь от меня слишком многого, матушка.
– Не мне предъявлять тебе требования, дорогой мой сын. Ты ведь был помазан священным елеем в день своей коронации. Ты наместник Божий на земле, ты клялся защищать церковь, вершить справедливость и выказывать милость народу Англии. – Упоминание о данной во время коронации клятве наводило на мысль о другом священном обете, который он дал, и Алиенора бесцеремонно воспользовалась этим фактом, хотя горячо надеялась, что на деле ему этот обет исполнять не придется. – Есть еще кое-что, что ты обязан иметь в виду. Твой канцлер обмолвился, что ты обещал вернуться в Святую землю и отвоевать Иерусалим. Ты сумеешь выполнить обещание, только если обретешь свободу и восстановишь мир в Анжуйской империи.
Ричарду нечего было возразить матери, и он с мольбой посмотрел на кузена.
– Ради Бога, Андре, объясни ей, почему я не могу сделать это.
Вид у де Шовиньи был потерянный.
– Я не могу, Ричард… Я понимаю, что ты чувствуешь, потому что чувствую это сам. Но твоя мать убедила меня. У тебя нет выбора.
Архиепископ Кельнский счел, что настало время вмешаться.
– Королева Алиенора весьма красноречиво изложила все доводы, и я прошу тебя прислушаться к ним, милорд король. Уверяю тебя, что принесенный по принуждению оммаж ничем тебя не свяжет. Генрих не получит от него никакой выгоды. В отличие от тебя.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что в стремлении сохранить лицо Генрих слеп к последствиям своего требования. Едва принеся ему оммаж, ты становишься самым могущественным и знатным вассалом империи. Вообрази, что произойдет в случае скоропостижной смерти Генриха. Сына у него нет, и даже если бы был, корона передается по праву избрания, а не наследования. Во время выборов следующего императора Священной Римской империи ты получишь право голоса, и твое мнение способно повлиять на других. Не исключено, что тебе могут и корону предложить, – добавил Адольф и усмехнулся. – Теперь у Генриха будет мысль, которая не даст заснуть ему ночью!
Ричард еще не был готов увидеть иронию в этой ситуации. Пока он мог думать только о том, через что ему предстоит пройти завтра: опуститься на колено и принести клятву верности и чести человеку, которого он презирает, которому желает смерти. Отвернувшись, король сел на ближайший стул и его сгорбившиеся плечи подсказали Алиеноре, что она победила. Его страдания разрывали ей сердце, но свобода сына значила больше. Королева надеялась, что со временем он тоже это поймет. И даже если нет, жалеть не стоит. Нет ничего, на что она не пошла бы с целью вырвать Ричарда из лап Генриха. Ничего.
* * *
Существует широко распространенное поверье, что древнеегипетские астрологи отметили определенные дни как неудачные, в которые нельзя начинать новое дело или позволять лекарям отворять кровь. Четвертое февраля было одним из таких неблагополучных египетских чисел, но для Алиеноры то был благословенный день, потому как в третьем часу после восхода солнца ее сын обрел свободу. Она была удивлена и смущена, ударившись в слезы, когда это наконец свершилось. Но присутствующие были очень тронуты видом рыдающей от счастья престарелой матери в объятьях Львиного Сердца, а Генрих счел ловким маневром с целью склонить общественное мнение в пользу Ричарда. Проснулся император в прескверном настроении, потому что даже принесение Ричардом оммажа не избавило от горького привкуса поражения. Его слегка развеселил Марквард фон Аннвейлер, сказав, как разъярен будет французский король, узнав, что Ричард принес императору вассальную клятву за Нормандию и Анжу. При мысли о том, что он теперь стал сюзереном английского короля, на устах Генриха заиграла улыбка.
Алиеноре от этой улыбки стало дурно: хотя на лице у Ричарда ничего не отражалось, она знала, что эта издевка Генриха многие годы не сотрется у
