разговор. Даже в сумке её рыскала. Чего только искала?
– Наркотики! – вылезла со своими догадками Варька. – Сейчас мода пошла у одиноких: и у мужиков, и у баб, чтоб забыться.
– Слушай, с тобой не соскучишься, – застыдил её Лаврентий. – И где ты всему этому набираешься?
– Будто ты ничего не видишь!
Лаврентий только рукой махнул с досады.
– Ну чего замолчал-то, – подтолкнула его Варька. – Продолжай. Правильно я тебе книжку ту присоветовала. Ты у меня теперь прямо Нат Великомудрый.
Лаврентий только хмыкнул.
– Я просто анализирую. Выть, конечно, хочется, что скрывать. Но отсюда хвост тянется. От Светки. Вернее, от её рукописи. Одним словом, Инка спихнула её Семёну. Тот всё равно уезжал на следующий день, бросил бы тетрадку в ящик на работе – и все про неё забыли бы. Когда ещё бы нашли! Да и хватились ли?
– Ну?
– Что ну?
– Где же твой анализ? Всё про тетрадку да про тетрадку какую-то. Её и в глаза никто толком не видел. И читать – не читал. Убивать-то девушку за что? Она, кстати, избавилась от той тетрадки проклятущей.
– А вот здесь можно только предполагать, понимаешь? В этом и есть анализ. Дедукция, понимаешь? Тут следует домысливать.
– Только не дурачь меня своими заумными словцами! Я тоже не дура, как ты думаешь! – возмутилась Варька. – Дедукция – индукция, интуиция – амуниция…
– А вот это я не говорил, – оборвал её Лаврентий, наморщив лоб. – Впрочем, хватит об этом. Ты права. В этом месте у меня самое уязвимое место. Тут вот что напрашивается… Попробуем опять тем же методом. Если она, Инка Забурунова, известная трусиха и мотылёк, то есть небесное создание, не боясь ночи или раннего утра, прикатила в такую глушь, пробралась через мрачный тот лесок, который у них там перед институтом, не стала будить сторожа, а полезла в кабинет к Семёну, значит?…
– Значит? – приготовилась дрожать Варька.
– Всё гениальное само в рот просится, – пощекотал её за щёчку двумя пальчиками Лаврентий и сам себя зауважал за осенизм. – Значит, ей было очень нужно что-то в этом кабинете.
– Ну и дедукция у тебя, – разочаровалась Варька. – Это же козе понятно.
– А я что говорю, – не скрыл недооценённого в себе гения Лаврентий. – Великое, оно перед глазами. Только никто не видит. Вот не станет, умрёт человек, и тогда все незрячие проснутся.
– Погладить тебя по головке, дурачок? – съехидничала Варька, ей хотелось расцеловать кудрявого Лаврика, но нельзя его бесконечно портить этим.
– Она за тетрадкой полезла по пожарной лестнице и…
– Упала!
– Сорвалась? Может быть, – погрустнел, зажмурился от тяжких воспоминаний Лаврентий. – Но не исключено, что кто-то помог ей сорваться.
– Зачем?
– Ему самому та тетрадка нужна была.
– Да кто же это мог быть? – ахнула Варька.
– А вот это… – Лаврентий развёл в стороны руки и даже закрыл для верности глаза, не знаю, мол, сам ничего не видел.
– Нет уж, ты давай додумывай, – полезла к нему Варька чуть ли не с кулаками. – Нат Великомудрый! Напрягай свою дедукцию-индукцию. Включай! Раз заикнулся, что ты следующий у них на очереди.
– А я забыл! – всерьёз опешил Лаврентий. – Задурила ты мне голову своими вопросами, я и про себя забыл.
– Вот и вспомни. Не помешает. Если что случится?… Если вдруг… – Она съёжилась и прижалась к нему. – Нам обоим не жить.
– А ты-то здесь при чём? – отстранил он её легонько, но она ещё сильнее прижалась к нему.
– А за эти слова я тебе раньше прибью.
– Ну что? Опять дурой тебя назвать?
– Поцелуй лучше.
Он и подумать не успел, а она уже сама ткнулась ему в губы.
– Знаешь, – освободился он всё же от неё осторожненько минуты через три-четыре, – а ведь действительно прибьют нас обоих.
Она или не слышала, или слышать не хотела, но отвечать и разговаривать, это точно, не собиралась; свернулась бы сейчас у него на груди и забылась, лети всё к чертям собачьим!
– Он ведь действительно мог её столкнуть с лестницы, сверху откуда-то просто со зла. Он ведь не нашёл тетради в сейфе или где там? В шкафу у Поленова. Потому что там не было никакой тетради. И у Инки её не было, а она его там вдруг увидела?… В окне? Или на балконе? Она, если предположить, снаружи была, а он внутри!.. И вдруг встретились! Внезапно!
– Они же ночью только расстались! – всплеснула руками Варька. – Мы же видели, как они из дома того разбежались?… Как привидения! Я со страху чуть на ногах удержалась!
– Умница, – поцеловал её Лаврушка. – Вот мы с тобой и вычислили их.
– Кого?
– Убийц.
– Да что ты? Кто же?
– Не знаю. А может, оба.
– Что ты! – схватилась она руками за щёки. – Дружки твои?
– Какие дружки? Ты что говоришь? Думай.
– Ушастый гад. – Соглашаясь, она махнула рукой в отчаянии. – А Димыч?
– И Димыч.
– А что же теперь, Лаврик? – совсем обмерла она.
– А теперь надо ждать, когда убивать придут.
Из дневника Ковшова Д.П
Это ведь за глаза только да на бумаге строчить, а когда лицом к лицу!.. Не у каждого язык поднимется клеветой поливать родного и близкого. На это я и рассчитывал. Собственно, средство проверки доказательств таким образом как раз и предусмотрено соответствующей статьёй Процессуального кодекса, никакой здесь особой стратегии мною не разрабатывалось, и называется эта процедура очной ставкой. В полной мере я не собирался её устраивать по всем правилам и нормам, мне хотелось оценить, как Иван Григорьевич в глаза своей жене взглянет, когда её убийцей назовёт.
Я сидел за столом, занимался своими делами, в бумагах копался, на звонки отвечал, сам звонил по телефону; несколько раз забегал ко мне Александр, волновался и следователь – с минуту на минуту Зуброва должны были привезти; началась уже вторая половина дня, Анастасия скучала с газеткой на стульчике в уголке моего кабинета, где до неё муж сидел в день ареста, философствовал насчёт природы и смысла бытия, и задремала. Узелок вывалился из-под её локотка и свалился под ноги, но я не беспокоил её, пусть отдохнёт. Вот уж действительно: никогда не знаешь, что найдёшь, что потеряешь. Сонная благодать сошла на неё в кабинете прокурора, намучилась, видно, баба, настрадалась, а всё по собственной воле. Что же у неё за любовь такая с Савелием тем, табунщиком, вышла? И про мужа – директора, и троих своих детей забыла… А теперь пришла себя судить…
Нет, я не психолог и не последователь Фрейда. Мне бы со своими заботами тривиальными справиться, насущными, как некоторые говорят. Поэтому я позвонил Нине Петровне, это
