– Брусницкий провоцирует – он хочет написать рассказ. Смотри, вон, на террасе, с ноутбуком.
Все стали возвращаться, на столе стоял десерт – вино и фрукты.
Марина искоса взглянула на Брусницкого:
– А где стихотворенье для меня?
Он тут же прочитал с какой-то грустью:
Она озвучивает счастье.
Как в слове музыка играет!
Свет в тень лучи свои вплетает,
А мир велик и очень властен.
Нанизывать людей, как бусы.
А вдруг – разрыв, и врассыпную.
Руками, связанными в узел,
Обнять не сможешь, ни в какую.
Бывало, сиживали долго
Сквозь ночь рассветы ожидая.
Как звуки музыки умолкли,
И утро тает, тает, тает.
– В гинекологии я справлюсь и одна, – шепнула Варя, умиленно. Марина ласково смотрела на Антона.
– Ты угадал моё стихотворение, оно – из тишины. Светает, так давайте слушать.
Она включила диктофон, он вспомнил голосом Антона:
Бывало, сиживали долго,
сквозь ночь рассветы ожидая.
Как звуки музыки умолкли!
И утро тает, тает, тает.
А в это время Лиза, с её желанием докапываться в каждых мелочах до истины, тихонько подошла к Брусницкому, просунула ему под локоть свою маленькую, крепкую ладошку, и потянула его в сторону, пока не оказались на приличном расстоянии от всех других гостей, притихших и, казалось, что задумчивых в рассветных сумерках. Лизавета заглянула Брусницкому в лицо, и чуть не требовательно попросила:
– Покажи!
Брусницкий растерялся от недоумения, Лиза стала объяснять:
– Я говорю про ноутбук. Ведь стих ты не по памяти читал. А у меня мозги заточены на всякие шарады.
Он показал ей до сих пор открытую страницу. Дотошная подруга посмотрела, не преминула медленно сказать:
– Я так и знала. Как это беззастенчиво – взять и надуть Марину. А ты писательницу эту, что – лечил?
– Да нет, так. Имя необычное.
Как Лиза верно догадалась – Брусницкий прочитал им акростих. И, если взять по первой букве каждой строчки, то складывалось, как ОКСАНА РОБСКИ.
– Ты лучше напиши про Ксению Собчак, – не унималась Лизавета.
Брусницкий только и сказал:
– Она уже отражена в искусстве. Её нарисовал Делакруа.
