— Я же не знал, что парень не перенесет легкого удара! Сразу же упадет и прикинется мертвым!
— Что называется легким ударом? Чем ты его?..
— Плоской стороной меча по голове, чуть-чуть!
Сабин склонился над солдатом, который тяжело, прерывисто дышал. На левом виске волосы были испачканы кровью, и Сабин осторожно ощупал это место, обнаружив не шишку, а заметную впадину.
— Ты проломил ему череп, Кукулл.
Он обратился к другим легионерам:
— Заберите у него оружие и заприте в подвале. Я потом подумаю, что с ним делать. На острове есть врач?
— Да, господин. На западной стороне живет врач, но я не знаю…
— Не болтай долго! Доставь его сюда и скажи сразу же, что у парня проломлен череп.
Кукулл без сопротивления позволил себя разоружить и увести.
«Я, по крайней мере, избавлюсь от шпиона», — подумал Сабин. Он остался в казарме, пока не пришел врач. Старик выглядел перепуганным и дрожал от волнения.
— Как мне называть тебя, медикус?
— Лакид из Хиоса. Но я уже много лет здесь и…
— Но ты врач?
— Был когда-то, но меня сослали сюда еще при Тиберии и запретили заниматься медициной.
— Тиберий давно мертв, и в этом случае можно сделать исключение. Я постараюсь, чтобы с тебя сняли обвинение. Но сейчас… — Сабин показал на пострадавшего.
Врач осмотрел рану.
— Да, череп проломлен с левой стороны. Осколки давят на мозг, надо делать трепанацию…
— Делай, что считаешь нужным!
Врач покачал седой головой:
— У меня нет необходимых инструментов.
Он покопался в своей кожаной сумке.
— Можно было бы попытаться…
— Во имя богов, попытайся! — взмолился Сабин.
— Хорошо. Мне нужна горячая вода, острый нож для бритья и два человека, которые его подержат. Любое движение может оказаться смертельным.
Итак, один из помощников держал голову больного, которую врач осторожно побрил в области раны. Потом он тщательно вымыл руки, ошпарил инструменты и крестообразно разрезал воспаленную кожу над раной и откинул кусочки кожи пинцетом. Крошечным шпателем он вынимал кусочек за кусочком раскрошенную кость.
— Все не так плохо, как я думал, — довольно пробормотал он. — Теперь мне нужно больше света! Подержи твою лампу поближе к ране — да, вот так.
Врач посмотрел через дыру величиной с денарий на беловатую мозговую оболочку, осторожно ввел пинцет и извлек обломок кости с острыми краями.
— Вот она, злодейка! Теперь на его мозг ничто не давит, и парень должен хорошенько отдохнуть.
Врач наложил жесткую повязку и спросил:
— Есть у вас перец или уксус?
И то и другое по очереди держали под носом больного, пока тот не пришел в себя.
— Остальное сделают молодость и его крепкий организм, — сказал врач, собирая свои инструменты.
Сабин повторил свое предложение лично попросить императора об освобождении врача.
В ясных, умных глазах старика блеснули насмешливые огоньки.
— Откуда ты знаешь, что я хочу оставить остров? Не старайся, Калигула давно отменил мое наказание, только я решил остаться. Но гонорар свой я хотел бы получить. Заплати мне сотню сестерциев или красивый свежеотчеканенный денарий, если найдется.
Сабин протянул ему аврей и еще раз поблагодарил.
— Если через два дня не наступит улучшения, молитесь Гиппократу, меня же не беспокойте. Через три дня я сам загляну еще раз.
Сабин обратился к своим людям:
— Хотя дверь в подвале и прочная, я бы хотел оставить пару крепких парней охранять Кукулла.
Ноябрь в Риме проходил тихо. Воздух стал заметно прохладнее, бурная городская жизнь теперь протекала в теплых домах, и шумные улицы притихли. Если в октябре календарь был полон праздников, то в ноябре существовал только один официальный праздничный день: в тринадцатый день месяца во время полнолуния отмечался праздник Юпитера.
В этот день фламин[13]Диалис, жрец Юпитера, приносил в жертву отцу богов белого барана. В римской государственной религии фламин считался самым высоким и уважаемым священником, поскольку над ним стоял только верховный жрец, однако он был связан целым рядом ограничений и условий, происхождение и значение которых терялись в глубине веков. Так, фламин Диалис мог брить бороду только медным ножом и носить белоснежную тогу, которую соткала его жена. Никому нельзя было дотрагиваться до его тела, и когда он выходил, то слуги окружали его и прутами отгоняли всех, кто слишком близко к нему пробирался.
Смотреть на покойников и на могилы ему также строго запрещалось, как и на марширующих солдат. Кроме того, он не должен был есть кислый хлеб, сырое мясо, прикасаться к собакам, ездить верхом, иметь узлы на одежде, работать или даже смотреть на работающих, клясться и еще много чего, что казалось бессмысленным, но было освящено древним обычаем.
В ноябрьские иды, 13 ноября, император возвестил о своем желании присутствовать во время жертвоприношения, что происходило нечасто. Фламин Диалис презирал этого человека, в котором видел безбожного узурпатора, подделавшего завещание Тиберия и вызывающего отвращение своей порочной игрой в близнеца Юпитера. Но в последнее время стали давать о себе знать дурные предзнаменования, и жрец не без злорадства видел, что боги начали гневаться. На Палатине молния попала в квартиру управляющего и спалила ее. Конечно же, это могла быть только карающая рука Юпитера. Недавно из Геллы принесли весть, что в корабль, предназначенный для перевозки колоссальной статуи Зевса, тоже ударила молния, и тот утонул, объятый пламенем. При этом многие люди из храма говорили, что ясно слышали рокочущий смех.
Такие мысли бродили в голове жреца, пока он вместе со своими помощниками ожидал перед храмом Юпитера Капитолийского жертвенное животное. Когда приедет император, он не знал, поскольку тот являлся всегда неожиданно или не являлся вообще без всякого объяснения причин. Во всяком случае, он, фламин Диалис, не собирался из-за этого сумасшедшего переносить жертвоприношение.
Тут появились служители, которые вели великолепного белого барана, сопротивлявшегося изо всех сил. По знаку фламина все двери в храм распахнули, чтобы изображения богов приняли вид жертвы.
Священное действо должно было проходить в полной тишине, допускалось только исполнение негромкой мелодии на флейте.
В то время как успокоившееся животное стояло перед воротами храма, жрец, который должен был совершить заклание, зачитывал священные тексты, составленные на древней латыни, так что едва ли кто-то их понимал. Он читал медленно и старательно, поскольку из-за одной-единственной ошибки церемония могла потерять силу. Потом он подошел к животному, окропил его вином и обмазал смесью соли с дробленым зерном. При этом он натянул свою тогу на голову, чтобы принести жертву, защитив себя подобием вуали.
