– Предположим. И что? – спросил Судоплатов. – Что-то взорвалось, кто-то из членов правительства погиб? Я об этом не слышал, например. Говоря о заминированных мостах… Что может быть проще? Соберите группу специалистов взрывников, водолазов, договоритесь с руководством речного флота, возьмите катера, следователей прокуратуры и поезжайте осматривать мосты, кто не дает… Найдите хоть что-то, в конце концов, чтобы давало вам право предъявлять мне эти обвинения. Это просто какой-то вопиющий непрофессионализм.
– Мы еще вернемся к этому разговору, – сказал Цареградский и начал собирать свои бумаги, когда в кабинет вошел знакомый нам Андрей Жбанов уже в погонах подполковника.
– Вот и поменялись местами, генерал. Ох, с какой же любовью стану я тебя допрашивать, – начал Жбанов.
– А как вы, Жбанов, очутились в стране, если в 1945 году мои сотрудники видели вас в Америке, гуляющего в сопровождении офицеров Центрального разведывательного управления? Вы же войну встретили в заключении. Очевидно, что бежали и всю войну прятались. Ближе к концу войны сами сдались в плен, а уже потом в фильтрационном лагере дали согласие на сотрудничество? Так?
– Ты чего городишь, сука! У тебя с головой точно все в порядке, а то я подлечить могу, – уже почти заорал Жбанов.
– Подполковник, выйдите, здесь идет допрос… – сказал Цареградский, и взбеленившийся Жбанов мгновенно вышел.
– Вы бы, подполковник юстиции, проверили мои слова. То, что Жбанов сотрудничал с Бандерой и был посажен, знало все НКВД. А то, что мои агенты видели его в Америке, зафиксировано в их отчетах. Вы понимаете, о чем я говорю? Смена власти в стране еще не означает, что можно по совместительству работать на американскую разведку.
– Разберемся, – сказал Цареградский. – Отведите заключенного в камеру.
Кремль. Кабинет Хрущева
В кабинете был лишь Хрущев и его родственник Жбанов с погонами подполковника МВД.
– Идиот, выпендриться захотел, покрасоваться перед Судоплатовым. Да он лучший разведчик в МВД, он в один миг раскусил, что ты работаешь на американцев. Родила тетка родственничка-дебила… Вон отсюда, завтра утром тебе передадут новые документы и билеты в самый отдаленный уголок России. Будешь районным начальником милиции, и чтобы о тебе там никто не знал и не слышал и ни ногой оттуда. А предатель Жбанов будет арестован и отбывать заслуженное наказание в какой-нибудь колонии, о чем мы сообщим в советской прессе.
– Там был еще подполковник Цареградский…
– Вот и хорошо, он все и оформит…
– А жинка?
– Другую найдешь. Теперь вон с моих глаз.
Возвращение в реальность: Дача Судоплатова
– Продолжим. Мне действительно было поручено руководить минированием дорог и объектов в Москве и Подмосковье, чтобы блокировать немецкое наступление в октябре 1941 года под Москвой. Но после того, как немцев отбили, мины были сняты, причем делалось все это под строгим контролем уже армейской разведки по детально разработанному плану. Представляю, что творилось тогда на даче Хрущева, который точно поверил этой байке о минировании правительственных дач.
Воспоминания Москва. Дача Хрущева
Часть территории дачи действительно уже перекопали, везде работали саперы…
Многие вещи, чемоданы, картины и статуи были вынесены на улицу. Там же мешки с картошкой, бочки и банки с солениями.
Рядом стоит жена Нина Петровна и дети. У всех в руках сумки и рюкзаки.
– Никита, а может, переедем на другую дачу. Вон их сколько стоит пустых?
– И тоже заминированных? Сука, этот Судоплатов, он мне за все это заплатит… Надо вызывать машины и возвращаться в Кремль…
– Никита, а с чего ты вообще взял, что эта дача заминирована? Мы же только недавно в нее въехали… И потом, в первые дни войны все решали сутки, да и сколько взрывчатки нужно было бы, чтобы все дачи, мосты, театры заминировать.
– Думаешь?
– Я понимаю, если бы он заминировал, например, дачу Сталина, в надежде, что этим заинтересуется Гитлер, а вместо него ты туда въезжаешь… И вдруг бабах!!!
– Дура…
– Слова уже сказать нельзя… Дети, мы остаемся, а папа в Кремль едет. А вы копайте, что встали, копайте, я здесь картошку посажу…
Возвращение в реальность: Дача Судоплатова
– Что еще могу сказать? – продолжал Судоплатов. – На допросах не били. Время как бы изменилось, и вожди не отдавали уже приказов вести допрос с пристрастием. Они, после сотен расстрелянных по их указанию людей, стремились теперь выглядеть гуманистами, бить не били, но сна лишали. Следовательские бригады из молодых офицеров, сменявшие друг друга, до пяти утра без конца повторяли один и тот же вопрос: признаете ли вы свое участие в предательских планах и действиях Берии? И вот тогда я вспомнил один наш разговор с моим наставником Шпигельгласом.
Воспоминания: НКВД. Кабинет Шпигельгласа
– Если за границей вас арестуют, – инструктировал Шпигельглас, – и нет возможности отрицать свою вину, постепенно начинайте переставать отвечать на вопросы, словно бы пропуская его. Так же и с едой. Без объявления голодовки каждый день выбрасывать часть еды в парашу. Запоминайте дальше: через две-три недели вы начнете впадать в прострацию, а уже затем полностью отказывайтесь от приема пищи. Пройдет еще какое-то время, прежде чем появится тюремный врач и поставит диагноз – истощение; потом обязательно последует госпитализация – и насильственное кормление. Но наиболее ответственный момент наступает тогда, когда вам будут делать спинномозговую пункцию, чтобы проверить болевую реакцию пациента и вывести вас из ступора. Революционеру Камо удалось выдержать эту страшную боль. Если удается выдержать и вам, то любая комиссия психиатров подтвердит, что вы не можете подвергаться
