в правящей элите государства. Ранее включение в сенат являлось почти необходимым условием достижения высоких ступеней карьеры. Таков, например, был путь М. Валерия Максимиана, который происходил из всадников, но был включен в сенат в числе преториев Марком Аврелием, после чего успешно командовал легионами в различных провинциях1495. Исключения были очень редки. Начиная с середины III в. (и лишь в некоторых и редких случаях и раньше) военные командиры достигали высшего командования, минуя вхождение в сенаторское сословие1496. То же самое можно сказать и о высших слоях имперской бюрократии. Путь к высшим эшелонам управления государством больше не шел через сенат1497. В условиях почти бесконечных гражданских войн и довольно быстрой смены императоров большое значение приобретают связи с конкретным правителем, приближенные которого и включаются в правящую элиту независимо от их сословной принадлежности1498. Просопографические исследования показывают, что новая правящая группа Поздней империи, особенно ее генералитет, восходит ко времени не ранее правления Диоклетиана1499. Это означает, что во время «военной анархии» старая политическая и военная элита, представленная в основном членами сенаторского сословия, сошла со сцены.
Говорить о полной утрате сенаторами своего положения, однако, невозможно. Сенаторский корпус изменился сравнительно немного. Судя по известным нам сенаторам этого времени, более половины из них принадлежали к этому сословию по рождению1500. Сенаторы
в целом не только сохранили, но и увеличили свои богатства. Сохранился и их довольно высокий моральный престиж1501. Но политическое значение этого сословия, как и самого сената, стало ничтожным. Магистратуры, занимаемые сенаторами (кроме консульства), становились лишь городскими должностями самого Рима1502. Сенаторы еще назначались корректорами Италии1503, часто занимали они и посты проконсулов Африки, Азии и Ахайи1504, но эти провинции большого значения в политической жизни Империи уже не имели. Для Поздней империи характерен разрыв между классом, господствующим экономически (а он представлен в основном сенаторскими фамилиями), и классом, господствующим политически. Последний представлен генералитетом и гражданской бюрократией. Это и стало результатом «военной анархии».
III в. считается в историографии великим веком всаднического сословия1505. Действительно, место сенаторов в реальной политической элите все больше занимают всадники. Это в значительной степени связано с тем, что имперский бюрократический аппарат, в котором служили преимущественно именно всадники, вытесняет в реальном управлении государством полисно-республиканский, высшие ступени в котором занимали сенаторы. Запрещение сенаторам нести военную службу открывало путь к вершине военной карьеры всадническим офицерам. И все же дело было не столько в возвышении всадников как сословия, сколько в приходе к основным рычагам гражданского и военного управления профессионалов1506. Старый полисный принцип, дающий возможность каждому гражданину (по крайней мере, теоретически) занимать любую должность, окончательно ушел в прошлое. Место образованных и порой даже талантливых дилетантов заняли умелые профессионалы — опытные и искусные офицеры и чиновники. Они в основном были, конечно, всадниками, но их место в государстве определялось не принадлежностью к всадническому сословию, а личными качествами, в число которых входила, конечно, и преданность конкретному императору. И насколько можно судить по некоторым примерам, многие люди, занявшие в конечном итоге высокие посты
в государстве, как и императоры, выходили из «низов» провинциального населения.
Таким образом, новая правящая элита формируется по новым правилам. Бюрократическая и военная иерархия основывается на личных связях между начальством (даже самым высоким, т. е. императором) и подчиненными. Не происхождение, а доступ непосредственно к императору дает возможность занять самые высокие посты в Империи1507. А это открывает путь к включению в имперскую иерархию самых разных лиц, даже, как это все чаще происходило позже, и «варваров».
Пятым важным явлением стало изменение идеологических и психологических отношений между властью и обществом. Впрочем, надо отметить, что это изменение начало происходить раньше. Как часто бывает, в сфере идеологии изменения происходят быстрее, чем в материальной реальности. Уже Септимия Севера называли dominus, и при нем вводится понятие «божественного дома». Эта тенденция хотя иногда и отступает, в целом укрепляется во время «военной анархии». Словосочетание dominus noster (в надписях обычно сокращенно d. n.) становится обязательным при упоминании императора и фактически превращается в часть императорского титула. Другими составными частями этого титула являются felix и invictus. Создается впечатление, что и сами императоры и общество стремятся убедить друг друга в неколебимости счастья и непобедимости Империи, несмотря на все трудности, переживаемые Римом. Малейший повод дает императорам возможность присвоить себе победные прозвища. И чем меньше одерживалось реальных побед или чем незначительнее они были, тем пышнее и многочисленнее становились победные титулы. Яркий пример— Филипп Араб. Заключив после поражения римской армии не очень-то выгодный мир с персами и вынужденный выплатить персидскому царю огромную сумму денег, он представил это как величайшую победу и стал Parthicus maximus и Persicus maximus1508. Валериан пытался представить себя как pacator orbis, restitutor orbis, restitutor generis humani1509. Все это отражает растущую сакрализацию императорской власти1510.
Существуют и другие явные признаки такой сакрализации. Императоры стремятся все более связать себя с богами. Все чаще на монетах появляются фигуры тех или иных божеств, которые выступают в роли «спутников» и «хранителей» принцепсов. Спорадически это явление наблюдалось и раньше, но со времени Галлиена и противопоставленного ему Постума оно становится постоянным1511. Эта тенденция достигает кульминации при Аврелиане. Аврелиан уже не довольствуется ролью любимиа и избранника богов, а сам становится не только господином, но и богом. Его преемники как будто отказываются от столь высокого положения, но Кар снова является deo et domino invicto1512. Такое возвышение фигуры императора воплощается и в его внешнем виде. Первый шаг в этом направлении сделал Галлиен, который носил пышную одежду и обувь и увенчивал себя в некоторых случаях диадемой. Это, однако, было воспринято лишь как увлечение роскошью и вызвало осуждение общества. А когда то же самое, только еще более подчеркнуто сделал Аврелиан, вступивший на трон всего лишь через два года после убийства Галлиена, это встретило совершенно другой прием, и никаких возражений не последовало. Прежние императоры оставались относительно доступными для римских граждан. Теперь же прямой доступ к ним ограничивается высшим чиновничеством и командованием, а каждое явление народу оформляется как своеобразное торжество1513.
Римляне издавна были уверены в вечности Города и его праве править вселенной. В императорскую эпоху эта вечность в значительной степени была воплошена в вечности императора (разумеется, не конкретной смертной личности, а главы римского народа)1514. Отсюда и постоянные эпитеты, столь распространенные в III в.: aeternus, perpetuus и подобные им.
