чтобы поняла,
что живу я так, как считаю нужным, но без зла. Разве это так сложно? А вот попробуй-ка,
найди такую.
"Наверное, и мне придется ждать, когда дети подрастут, – думал Бояркин, слушая
Алексея. – А, значит, надо пока успокоиться, жить так, чтобы быть понятным многим
другим. А жена пусть понимает тебя настолько, насколько способна и насколько ей
необходимо. Ужин сварен, пол помыт, рубашки постираны, будь доволен. Господи, да ведь
это так просто". Бояркин даже повеселел.
Водки оказалось многовато – очень скоро это поняли они оба. Федоров, несмотря на
только что закончившийся доверительный разговор, резко отругал их в ответ на
предложенный стакан и, расстроено бросив книжку, ушел из общежития.
Бояркин и Батурин посидели, поговорили о том, какой хороший мужик Федоров,
покончили с последней бутылкой и перестали держаться на ногах. Бояркин чувствовал, что в
его сознание окружающее прорывается лишь короткими бессвязными кусками. Ничего уже
не соображая, он выволокся в улицу и, вместо того чтобы шагать в свое общежитие,
приплелся к дому Осокиных, открыл ворота и постучал в окно. Потом он обнаружил, что на
него сквозь стекло смотрят пожилые мужчина и женщина – Дунины родители, а сама Дуня
стоит рядом, дергает за рукав и требует, чтобы он сейчас же ушел. Бояркин подчинился и
направился к себе. У клуба его окружили местные парни. Они что-то говорили, но до
Николая доходили лишь всплески голосов. Тем не менее, он что-то отвечал, а потом все
исчезло.
Очнулся он утром на одной кровати с Романом. Невозможно было притронуться к
челюсти, к бедру, ступить на ногу. Сведения о своих вчерашних действиях пришлось
собирать у других. Но никто ничего не знал. Похоже, что он упал после первого же тычка в
челюсть, которого не успел даже заметить, и потом, когда его пинали, не чувствовал уже
ничего. Подобрал его Роман, прибежавший сразу же, как только узнал, что около клуба бьют
кого-то в белом плаще.
– Я тебя часа полтора искал, – рассказывал Роман, взлохмаченный и опухший, –
сбегал уже в твою общагу – там нет. Да и вообще бы не нашел, если бы не белый плащ, –
ночь-то была темная. Сначала думал, что тебя вообще убили. Ты почти не дышал и не
шевелился. Нес тебя, как мешок, через плечо… А выглядишь ты ничего, даже без "фонаря".
– Что-то бока жжет, – сказал Бояркин.
– Скинь-ка рубашку, – попросил Роман.
Бояркин стянул рубашку и увидел с ее тыльной стороны темные пятна.
– Ого-го, – сказал Роман, разглядывая его спину, – можно сосчитать все пинки,
которые ты схлопотал. Как пинок, так и ссадина. И по рубашке можно сосчитать – они там
отпечатались.
– Знаешь что, Рома, кончать нам надо с этим вином, – сказал Бояркин.
– Да нет, так-то ничего, просто мы вчера норму перешли. А этих местных, не знаю,
кто там был, мы можем сегодня на рога поставить.
– Нет, все. Наверное, я сам выпросил. И с вином тоже конец. В алкашей
превращаемся. Поворачивать надо.
Николай решил, что от Батурина надо просто отколоться. Не ходить к нему в
общежитие и все. В одиночку он пить не умеет – может, и сам перестанет. Разве что другой
напарник объявится. Хоть бы уж приехала скорее его жена.
На другой день Бояркин заболел. С утра появилась апатия ко всему на свете, которую
он не мог превозмочь весь день, а под вечер заныли кости и стало больно глотать. Все было
как в тумане. Его состояние заметила вся бригада, и Пингин распорядился, чтобы в
понедельник он на работу не выходил, а как следует закутался и отлежался. Батурин, помня
ссадины на его теле, испугался, но потом стало понятно, что Николай всего лишь застудился,
лежа ночью на холодной земле.
Весь следующий день Бояркин провалялся под одеялом, поднявшись только в обед,
когда Роман принес котлету с рисовой кашей и стакан молока. Потом, оставшись один,
Бояркин вышел из избы и присел на теплом крыльце. День стоял солнечный, и
температурить от простуды было стыдно. Николай, уже в который раз, поймал себя на том,
что смотрит на все окружающее слишком равнодушно. "Наверное, это безразличие не зря
заложено в человеке, – подумал он. – В большинстве случаев смерти предшествует болезнь, и
равнодушному легче умереть. Болезнь несет равнодушие. Точно так же, наверное, и
равнодушие несет болезнь. Так не от того ли я расхворался, что в последнее время как бы
отошел, оторвался от всего?" Он еще немного посидел, вспомнив Нину Афанасьевну с ее
постоянным постельным режимом, пожалел ее и пошел снова на кровать.
Первым после работы вернулся в общежитие Валера-крановщик. Он принес ужин и
пояснил:
– Ромка отправил. Сам завернул в магазин. Велел тебе не есть, пока он не придет.
Валера сбросил сапоги, через голову стащил рубаху, обнажая свои беспорядочные
наколки.
– Слушай-ка, – сказал он нерешительно, – я вот по-разному думаю. Все хочу спросить.
Ты ходишь с десятиклассницей… Так ты с ней того… Ну, в общем, спишь или просто так?
– А тебе какое дело? – спросил Бояркин, чувствуя как закипает.
– Да интересно. Я не знаю, можно ли просто так ходить.
– Можно и "просто так", – ответил Бояркин, вдруг вспомнив, что про Валеру
поговаривали, будто он импотент. – Я, например, хожу "просто так". Ничего иного мне и в
голову не приходит.
– Я понял, понял, – быстро сказал Валера, – я так, случайно спросил.
Бояркину стало неприятна его неловкость.
– Ты выпить не хочешь? – сказал он.
– Да не отказался бы.
– Тогда не уходи. Сейчас Роман принесет. Он "просто так" в магазин не заходит.
Выручишь меня.
Роман принес бутылку водки.
– Мы же договорились… – недовольно сказал Николай.
– Ну, ладно, ладно – покровительственно осадил его Роман. – Это для лечения.
Таежный способ, по рецепту Алексея.
Он пошел, сполоснул под умывальником стакан и почти до краев наполнил водкой, в
которую натряс потом перца из дешевой столовской перечницы.
– Таежный способ, – сказал Николай, – что же, все таежники с перечницами в кармане
ходят? Дай-ка я Валере отолью.
– Нам с Валерой и этого хватит. Валера, готовь посуду – выпьем за его выздоровление.
Нам полезней без перца. А ты пей и не останавливайся. Если не выпьешь – я тебя добью, –
сказал Роман, в шутку показывая свой граненый кулак.
Перед такой заботой трудно было устоять. Николай выпил. Батурин и карты не забыл
прихватить, но игра не получилась. Бояркин сразу сильно опьянел. Часов в девять вечера он
заснул и,
