— Да-да… «И на цыганском факультете образованье получил…» Но я еще не все сказал. Дело в том, как сообщил, делая страшные глаза, Анатолий, вчера же было некое экстренное заседание — то ли президентского Совета безопасности, то ли еще чего-то сверхвысокого, но после нашему храбрецу позвонил первый помощник Президента и приказал немедленно освободить из-под стражи Олега Романова и строго наказать виновных в нарушении законности и демократических основ о свободе личности, представляешь? Получается, что мы с тобой лично обязаны принести убийце свои извинения. Как я понял, неисполнение этого телефонного указания отнимало у нашего генерального его единственный шанс хоть как-то дождаться пенсии. Я сказал: нет, Саша. Как теперь быть?
— С таким талантом, как твой, Костя, тебя немедленно купит самый богатый банк. Будешь консультантом по каким-нибудь правовым вопросам, ездить в личном «мерседесе» и не бояться бандитов, потому что такие, как ты, консультанты им тоже позарез нужны. Конкуренты — эти не нужны. Ну а я, с твоего разрешения, уже сегодня заскочу в «Новую Россию» и провентилирую, с какого дня выходить на работу. Для них я, так и быть, готов пожертвовать половиной отпуска, Костя. Держи хвост морковкой! Ты с Шурочкой встречался?
— Давай это сделаю я.
ПЯТНИЦА, 20 октября
После ухода Кости Шурочка кинулась лицом в подушку и заревела в голос, с завываниями и причитаниями, как старая русская баба, потерявшая в одночасье сразу всю семью…
Потом она тяжело встала, пошла в ванную и долго смывала перед зеркалом следы своей бабьей слабости. Кремом разгладила морщинки, запудрила красноту щек и темные круги под глазами. Наконец, оглядев себя, взяла телефонную трубку.
— Алька! — Голос ее был чист и прозрачен. — Чего это ты дома прохлаждаешься, босяк этакий? Я ему на работу звоню, а там тишина, потом секретарша твоя новая говорит, что надо дома поискать. А чего, думаю, занятой человек в рабочее-то время дома делает? Алька, да ты уж не водку ли пьешь?! — она заговорила страшным голосом. — А то я знаю этих твоих дружков-то… Сашку того же, босяк тоже порядочный!
Олег поначалу очень растерялся, но, пока мать тараторила, пришел в себя и вернулся к привычному, слегка снисходительному тону.
— Да не, ма! Ну чего ты, ма? Я ж у тебя не алкаш какой-нибудь. А дома я потому, что в командировку собираюсь, ма. В Штаты посылает Президент, серьезные дела, ма, будем мы с ними начинать, понимаешь? Но учти, тебе одной говорю, поскольку ты у нас генеральша и язык за зубами держать умеешь…
— Ой, Алька, далеко-то как! И не страшно? А что, может, где и Киру встретишь… Я от него вчера снова весточку получила… слышишь, Алька? Чего не радуешься-то?
— Да радуюсь я, ма… Ну просто ты, как дитя малое, всякой игрушкой довольна…
— А как же, сынок… ведь оба вы мои дети, — Шурочка всхлипнула.
— Ну вот, ма, началось! Я так и знал! Ну все, успокойся! Я, когда прилечу, позвоню. Или весточку передам из Штатов, ладно, ма?
— Ой! — спохватилась она. — Да что ж я? А самолет-то у тебя когда?
— Сегодня лечу, вечерним коммерческим рейсом. Завтра буду уже там, ма, так что…
— Нет, Алька, я тебя провожу! Ты что, от родной матери уже отказываешься? У меня и машина есть, «Волга» служебная, по всем правилам. Посторонних не хочешь видеть, сама поведу! Все, я за тобой заезжаю! И не смей возражать матери…
Вечерело. Черная «Волга» неслась по Ленинградскому проспекту… За рулем сидела Романова в отлично сшитом генеральском мундире. Сидевший рядом с ней Олег был одет с иголочки, белоснежный накрахмаленный воротник рубашки — чистый хлопок и никакой синтетики — украшала артистическая бабочка. Красив был Олег, хотя что-то, видела Шурочка, в лице у него изменилось: жесткое стало, жалко, что грубеть уже начало…
Проехали мост у метро «Войковская»…
Олег все подшучивал над матерью: чего это она так вырядилась-то? Ведь в аэропорту, едва их увидят вместе, Бог знает что подумают!
— Могу же я в кои-то веки во всем своем генеральском блеске рядом с красавцем сыном постоять… погордиться…
Олегу показалось, что мать готовится снова кинуться в слезы. Ну конечно, как не понять, старый ведь уже человек от каждого пустяка всплакнуть готова… Но это чаще всего у них слезы радости, а не горя… Как ни вслушивался Олег в интонации ее голоса, ничего не мог уловить такого, что выдало бы ее… Нет, она действительно ничего не знала… Значит, хватило этим старым засранцам понимания, что не надо убивать пожилую женщину, своего же товарища… Ладно, пройдет время, все утрясется, успокоится, и она узнает, но не так, как они хотели, а как доложат по команде: погиб, мол, при исполнении. А что? Кругом войны, Чечня еще эта… каждый день люди гибнут. И ни у кого эти постоянные смерти не вызывают ощущения жуткой трагедии. Хорошо, что это понимают и в президентском окружении и не сильно заостряют внимание… И вообще все удачно получилось: и письмо Калины, где он пообещал в случае неверного решения судьбы Олега опубликовать в западной печати те самые фамилии и номера счетов, которые так долго и напрасно искал… нашел этот прямолинейный дурак и дубина… Олег почему-то не хотел даже про себя называть имя Кирилла. Из суеверия, что ли… Да… И эта командировка, которую немедленно подкинул Олегу его дружок-приятель, начальник президентской охраны. Словом, удачно все…
Проехали когда-то первый в Москве, странно-болотного цвета комплекс зданий кооператива «Лебедь»…
— Алька, — задумчиво глядя на дорогу, сказала Шурочка, — когда вы с Кирой были маленькими… Ну ты-то совсем, а он маленько постарше, все-таки пять лет разницы, я все думала, кем вы станете… И вот шло время, я наблюдала за вами, смотрела, как вы дружили, ссорились… И, ты знаешь, чаще бывала на твоей стороне. Потому что ты у меня рос мягким, добрым, нежным таким, хоть и длиннющим, как жердь, — она обернулась к сыну, и Олег увидел ее светящиеся счастьем глаза, после чего окончательно успокоился. — А Кира — он более жесткий, я даже думала, как бы со своим строптивым характером-то он не испортил себе жизнь, не стал неудачником… Это очень страшно, когда человек неудачник! Он всех винит в своих грехах и бедах, а сам, сынок, палец о палец ударить не желает… Боялась я, честно говорю… Теперь-то понимаю, что не в отце дело, который мог передать ему свой мерзкий характер…
— Ма, — почти без удивления спросил Олег, — ты что это такое говоришь? За что ты Матвея Григорьевича? Он же его совсем не знал.
— Да, я запретила ему, Матвею, когда он однажды хотел…
— Ну и правильно, наверное, сделала, ма… Чего сейчас-то об этом? Ты лучше на дорогу смотри, водила ты моя! — непринужденно рассмеялся Олег.
Проскочили метро «Речной вокзал»…
— Ма, ты куда несешься как угорелая? — хмыкнул Олег. — У нас с тобой еще времени до черта! Успеем попрощаться…
