было много работы. Мы запустили фонд, я воссоединился со своими контактами в сфере сохранения мира. Ситуация налаживалась… а потом пресса каким-то образом узнала, что мы у Тайлера. На это ушло ровно полтора месяца, как и в Канаде. Внезапно над головой появились дроны, папарацци по всей Канаде. Внезапно над головой появились дроны, папарацци по всей улице. Папарацци по всей долине.
Они разрезали забор.
Мы починили забор.
Мы перестали выходить на улицу. Сад был на виду у папарацци.
Дальше в ход пошли вертолёты.
К сожалению, нам пришлось бежать. Нам нужно было найти новое место, и как можно скорее, а это означало, что придётся платить за собственную безопасность. Я вернулся к своим блокнотам, снова начал связываться с охранными фирмами. Мег и я сели, чтобы выяснить, сколько именно безопасности мы можем себе позволить, и какой дом. Как раз тогда, когда мы пересматривали бюджет, до нас дошло известие: па перестаёт обеспечивать нас.
Я понимал абсурдность того, что 35-летнего мужчину обеспечивает отец. Но папа был не просто отцом, а моим боссом, банкиром, контролёром, хранителем кошелька на протяжении всей взрослой жизни. Таким образом, перестать меня содержать означало уволить без выходного пособия и бросить в пустоту после всей моей службы. Более того, сделав меня на всю жизнь безработным.
Я чувствовал себя откормленным для бойни. Я всегда был на положении телёнка. Я никогда не просил финансовой зависимости от па. Я был вынужден погрузиться в это сюрреалистическое состояние, в это бесконечное Шоу Трумана, в котором почти никогда не носил с собой деньги, никогда не имел машины, никогда не носил с собой ключи от дома, никогда ничего не заказывал в Интернете, никогда не получал ни одной коробки на Amazon, почти никогда не путешествовал в метро. (Однажды это было в Итоне, во время похода в театр.) Газеты называли меня губкой. Но есть большая разница между губкой и тем, кому запрещено учиться самостоятельности. После десятилетий строгого и систематического превращения в ребёнка меня внезапно бросили и стали высмеивать за незрелость? За то, что я не стоял на собственных ногах?
Вопрос о том, как заплатить за дом и охрану, не давал нам с Мег спать по ночам. Мы всегда могли потратить часть наследства от мамы, сказали мы, но это было бы крайней мерой. Мы видели, что эти деньги принадлежат Арчи. И его родному брату.
Именно тогда мы узнали, что Мег беременна.
82
Мы нашли место по цене с большой скидкой. Прямо на побережье, недалеко от Санта-Барбары. Много места, большие сады, лазалки и даже пруд с карпами кои.
За кои нужен уход, предупредил агент по недвижимости.
И за нами тоже. Мы отлично поладим.
Нет, объяснил агент, карпы нуждаются в особом уходе. Вам придется нанять специального служителя.
Ладно. И где такого искать?
Агент не знал.
Мы рассмеялись. У богатых свои проблемы.
Мы осмотрелись. Это место было мечтой. Мы попросили Тайлера тоже взглянуть на него, и он сказал: Покупай. И вот мы собрали первоначальный взнос, взяли ипотеку, и в июле 2020 года заселились.
Сам переезд занял всего пару часов. Всё, что у нас было, поместилось в 13 чемоданов. В тот первый вечер мы тихонько выпили в честь праздника, зажарили цыпленка и легли спать пораньше.
Всё будет хорошо, сказали мы.
И всё же Мег по-прежнему находилась в состоянии стресса.
У нас оставался насущный вопрос с её судебным делом против таблоидов. Mail пошла на свои обычные уловки. Их первая попытка защиты была явно нелепой, так что теперь они пробовали новую защиту, которая была ещё более смешной. Они утверждали, что напечатали письмо Мег её отцу из-за статьи в журнале People, в которой анонимно цитировались несколько друзей Мег. Таблоиды утверждали, что Мег организовала публикацию этих цитат, использовала своих друзей в качестве своих представителей, и, таким образом, Mail имела полное право публиковать её письмо отцу.
Более того, теперь они хотели, чтобы имена ранее неназванных друзей Мег были зачитаны в официальном судебном протоколе, чтобы уничтожить их. Мег была полна решимости сделать всё,
что в её силах, чтобы предотвратить это. Она не спала допоздна, вечер за вечером, пытаясь придумать, как спасти их, и теперь в наше первое утро в новом доме она сообщила о болях в животе.
И о кровотечении.
Потом она рухнула на пол.
Мы помчались в местную больницу. Когда доктор вошла в палату, я слышал ни слова из того, что она сказала, я просто смотрел на её лицо и на язык ее тела. Я уже знал. Мы оба знали. Было слишком много крови.
Тем не менее, услышать эти слова было страшно.
Мег схватила меня, я держал её за руку. Мы оба плакали.
В своей жизни я чувствовал себя полностью беспомощным только 4 раза.
На заднем сиденье машины, пока мама, Вилли и я убегали от папарацци.
В "Апаче" над Афганистаном, когда не мог получить разрешение на выполнение своих обязанностей.
В Нотт Котт, когда беременная жена собиралась покончить с собой.
И сейчас.
Мы вышли из больницы с нашим нерожденным ребенком. В крошечном пакете. Мы пошли в место — тайное место, известное только нам.
Под раскидистым баньяном, пока Мег плакала, я собственноручно выкопал яму и аккуратно опустил крошечный сверток в землю.
83
Пять месяцев спустя. Рождество 2020.
Мы взяли Арчи, чтобы присмотреть рождественскую ёлку. В Санта-Барбаре за такими надо поохотиться. Мы купили одну из самых больших елей, которые нам могли предложить.
Мы принесли её домой и поставили в гостиной. Великолепно. Мы сделали шаг назад, любуясь на нее, считая наши дары от Бога: новый дом, здоровый ребёнок. Кроме того, мы подписали несколько корпоративных партнёрских соглашений, которые дали бы нам возможность возобновить работу, привлечь внимание к делам, которые нам небезразличны, и рассказать то, что мы считали жизненно важным. И платить за нашу безопасность.
Это был канун Рождества. Мы общались по FaceTime с несколькими друзьями, в том числе с несколькими в Великобритании. Мы смотрели, как Арчи бегает вокруг дерева.
И мы открывали подарки. Продолжая семейную традицию Виндзоров.
Одним из подарков было маленькое рождественское украшение в виде… королевы!
Я взревел. Что за…?
Мег углядела его в местном магазине и подумала, что оно может мне понравиться.
Я поднёс его к свету. Это было лицо бабушки. Я повесил его на ветку на уровне глаз. Я был счастлив
