— На следующий день ты приготовила корзинку, — продолжал он. — В нее ты положила среди других безобидных вещей эту банку. Ты пошла навестить госпожу Гунро, свою давнюю подругу и бывшую соседку по комнате, и там ты постаралась понравиться бедняжке Хентмире, наложнице, которая заняла твое место в постели моего отца. Зачем ты сделала это? Чтобы войти к ней в доверие, конечно. Она была доверчивым ребенком. Она была очень счастлива получить из твоих рук масло, чтобы доставить больше радости царю. Госпожа Гунро рассказала мне, что ты вручила ей банку с многочисленными уверениями в дружбе и любви и убеждала ее не жалеть масло и приступить к массажу так скоро, как она захочет.
— И это тоже ложь, — скучным голосом вставила я.
Гунро, которая направляла меня в мои первые недели в гареме. Гунро, которой, по словам Гуи, можно было всецело доверять. Гунро, которая взяла меня под свое крыло и открыто восхищалась мной. Ее измена ранила не так больно, как предательство Дисенк, но удары сыпались слишком быстро, и каждый из них достигал цели, и я шаталась под их тяжестью, будто пьяная.
— Ты пытал их, царевич, чтобы заставить говорить то, что ты хочешь.
Заговорил один из судей.
— В отличие от варваров мы в Египте не используем пытки, чтобы добиться признания или получить нужные сведения, — недовольно сказал он. — Расследование нашего господина проводилось с величайшим тактом и добротой.
Я не поняла, который из них отчитал меня. И не дала себе труда оглянуться.
— Хентмира отнесла масло в царские покои и натерла им моего отца, — продолжал царевич. — Она почти сразу же почувствовала на себе действие яда, так же как и фараон.
— Хентмира добавила яд, а потом отнесла масло в царские покои, — поправила я его безучастно, но он решительно покачал головой.
— Хентмира ничего не знала о ядах, и ей негде было их взять, — возразил он. — Более того, у нее не было никаких причин причинять вред фараону. Разве она не пользовалась его милостью? Разве не ждала всяческих благ от него? Нет, Ту. Яд ты принесла от прорицателя. Он сам дал его тебе. Ты обезумела оттого, что тебя отвергли, ты была охвачена жаждой мести. Ты пыталась убить фараона, и это так же верно, как если бы ты сама размазала свою мазь но телу богоподобного.
Я провела дрожащими руками по лицу. Я была немытой и измученной, у меня сводило челюсти.
— Так, значит, мой учитель тоже обвиняется в покушении на убийство? — спросила я со всем сарказмом, на который была способна.
Царевич, казалось, был поражен моими словами.
— Во имя богов, конечно нет! Но как это похоже на тебя — так легко предполагать подобное. Я сам сегодня днем совершил короткое путешествие в поместье прорицателя. Весть о том, что против тебя выдвинуто обвинение, безмерно потрясла его. Он в какой-то мере считает себя ответственным за тебя, поскольку он сам обучал тебя целительству и сам ввел тебя во дворец. Он говорит, что ты часто бывала у него, чтобы пополнять свои запасы снадобий, и в последний раз, как раз перед его поездкой в Абидос, ты попросила у него мышьяк, чтобы избавить одну свою пациентку от глистов. Он предупреждал, чтобы ты была очень осторожной, поскольку у тебя еще нет опыта в использовании этого порошка, — ты никогда раньше не просила его. Ты попросила дать тебе слишком большую дозу, и, когда он возразил, ты рассмеялась и заверила его, что остатки снадобья смешают с сырым зерном и разложат в амбарах гарема для травли крыс. Так ты усыпила его бдительность и вернулась к себе. Стоит ли говорить, что в твоем сундуке со снадобьями совсем не осталось мышьяка, — это показал обыск. Ты виновна, госпожа Ту. Прежде чем будет вынесен приговор, эти мужи проверят мои обвинения, но я не сомневаюсь, что они согласятся с моими выводами.
Я хотела подняться, хотела, чтобы мне достало гордости противостоять этому невозможно прекрасному, этому крайне самодовольному царевичу, который прежде казался таким чудесным и милостивым ко мне и который предал меня в конце концов, как и все остальные, но мои ноги отказывались повиноваться. Я знала, что выгляжу ужасно: платье было грязным и прилипало к вспотевшему телу, влажные волосы разметались по шее, ноги покрыты серой пылью этой мерзкой каморки. Несмотря на то что все пятеро мужчин благоухали ароматными маслами, они не могли не чувствовать исходившего от меня запаха страха. Мне было стыдно, но я не была еще полностью запугана и нашла в себе силы сказать:
— Я хочу говорить с фараоном. Разве я не имею права обратиться к нему? Или присутствовать на собственном суде?
— Ты можешь надиктовать прошение Великому, — ответил царевич. Он начал заворачивать банку, стараясь не коснуться ее. — Завтра я пришлю к тебе писца. Но ты знаешь египетские законы, Ту. Тебя могут судить и в твое отсутствие. Все доказательства будут заслушаны, и фараон желает, чтобы они были заслушаны должным образом. Ты можешь не беспокоиться на этот счет.
— Что с моим имуществом?
— Оно уже здесь за дверью.
— А Дисенк? Она тоже за дверью?
Она предала меня, но я еще надеялась, что это было связано со страхом слабого существа перед могуществом власти, и хотела, чтобы в этом ужасном месте мне прислуживали знакомые руки. Но царевич снова покачал головой:
— Она обратилась с прошением к Хранителю дверей позволить ей вернуться к прежней хозяйке, сестре прорицателя, госпоже Кавит. Ее просьба была удовлетворена.
— Итак, я потеряла все. — Я страшно хотела, чтобы он ушел, чтобы я смогла поплакать наедине с собой, но мне нужно было сказать кое-что еще. — Что, если я скажу тебе, мой господин, что меня использовали очень могущественные люди, которые желают видеть твоего отца мертвым, чтобы посадить на трон своего ставленника? Что, если я назову их?
Он заинтересовался:
— Так назови их имена, госпожа. Уже поздно, и я голоден. И ты можешь предоставить мне доказательства их предательских замыслов?
Я умолкла, сраженная наповал. Конечно, я не могла предоставить ему никаких доказательств! Они для этого были слишком осторожны.
Когда я оглядывалась назад, на месяцы, проведенные в гареме, в доме Гуи, когда вспоминала людей, с которыми я встречалась, их вопросы, уроки Кахи, рассказы Дисенк о ее жизни в доме верховного жреца и каким образом Гуи добился, чтобы фараон обратил на меня внимание, мое место во всех этих событиях стало вдруг совершенно ясным. Я посмотрела на все другими глазами. До этого я думала, что рука судьбы милостива. Я верила, что, случайно попав в поле зрения Гуи, и я постепенно стала играть все большую роль в его жизни благодаря его медленно расцветавшей любви ко мне, но на самом деле я изначально была приглашена на главную роль — роль ничего не подозревающей жертвы, на которую делалась ставка в процессе занявшего много сил и времени заговора.
Он провалился, следовательно, я стала не нужна. И от меня нужно было избавиться, чтобы заговорщики могли разработать лучший план. Как часто они повторяли свои попытки, всегда предусмотрительно заметая следы, чтобы обезопасить себя? Как часто они терпели неудачу? Они были изворотливыми, терпеливыми людьми и, похоже, не делали непоправимых ошибок. После того как они избавятся от меня, они начнут все сначала и с чистого листа.
