Они только и ждут, чтобы мы между собой передрались, чтобы развалили на части Русь Червонную! И с кем ты... ты! — Он указал на Арбузовича. — Против немцев, против Орды выйдешь! Да что я говорю?! Сбежишь ты опять куда-нибудь в горы Угорские, в порты наделавши!
— Что?! — взревел Арбузович, хватаясь за саблю.
Дмитрий Дедко удержал его за десницу.
— Сядете в Берестье, а вокруг — одни города и сёла пустые, с чёрными воронами на печных трубах! Вот чего только добьётесь!
— Ну, полно гневать, Низинич. — Дмитрий отодвинул ногой скамью. — Пойдём мы. Прощевай.
— Прощайте и вы, — хмуро отрезал Варлаам.
Он встал посреди горницы, скрестив на груди руки.
— Провожать вас не буду. Дорогу знаете.
Багровый от ярости Арбузович первым выскочил за дверь. За ним следом вышел Дмитрий Дедко. Маненвид в дверях обернулся и зло процедил сквозь зубы с презрительной усмешкой:
— Помни о тиуне Терентии, посадник...
После ухода бояр в сердце Варлаама поселилось тяжёлое чувство опасности. От былого покоя, насыщенного хозяйственными заботами, не осталось ни следа. Низинич непрестанно ловил себя на том, что всё обращается к мыслям о тиуне. Мало ли какую подлость могут учинить эти крамольники?
Однажды, не выдержав, он рассказал обо всём Сохотай. Жена оставалась для него последним близким человеком, единственным, от которого он не хотел, да и не мог ничего скрывать.
— Ты правильно поступил, — сказала мунгалка, выслушав его короткий, быстрый рассказ.
— Боюсь, как бы пакости они не сделали, — признался Низинич.
— Ты — вольный человек. Князю служишь, но имеешь право со службы уйти. К другому князю можешь отъехать. Не холоп ты, не смерд. — Сохотай говорила твёрдо и убедительно.
Её слова успокоили, отвели на время тревожные мысли, заставили его слабо улыбнуться. Он приник к жене устами, стал целовать, жарко, исступлённо, женщина ответила тем же, они повалились на постель и утонули в сладком грехе, забыв на короткий срок все свои волнения.
«В самом деле, — думал после Варлаам. — Что будет, то и будет. Нечего мне страдать. Нет на мне никакой перед князем Львом вины».
Постепенно мысли о боярах и тиуне отодвинулись куда-то в сторону.
За чередой дел, забот и дум он и не заметил, как наступила бурная весна. Воздух, свежий и прозрачный, был напоён ароматом трав, цветов и приятно дурманил голову, на сердце становилось легко, свободно, весело даже.
...В один из солнечных вешних дней в Перемышль пришла недобрая весть. Князь Юрий и его бояре захватили Берестье.
88.
Поначалу, оплакав смерть горячо любимого супруга, княгиня Ольга Романовна хотела вернуться к отцу, в родной Брянск. О новом замужестве ей и мыслить противно было, просто полагала, что вдали от Волыни, где каждая мелочь напоминала о почившем Владимире, быстрее утихнет боль и притупится острота тяжкой утраты.
Но в Брянске было неспокойно, на маленькое отцовское княжество непрестанно нападали литовцы, в сёлах свирепствовали татарские баскаки и откупщики, не столь умеренные и сдержанные, как в Червонной Руси. Здесь они побаивались взять лишнее, помнили не такие давние встани и расправы, чинимые покойным князем Даниилом.
Отец Ольги, Роман Михайлович, упрямый старый гордец, сиживал в Брянске почти как в осаде, отбивая накатывающие одна за другой волны вражьих наскоков. Брат, Олег, после одного из походов на Литву постригся в монахи, другой брат, Михаил, умер. Матери, Анны, тоже давно не было в живых. Выходило, что ехать вдовой княгине было особо и некуда.
Тогда решила Ольга вместе с падчерицей поселиться в даренном мужем Кобрине, благо город был стараниями Владимира хорошо укреплён, а в ларях у княгини имелось много серебра, на которое легко можно было нанять добрых ратников.
Настала пора долгих сборов, и словно очнулась от забытья, ожила Ольга, до того пребывавшая в горестном оцепенении — столь тяжка была её потеря. Теперь чуть ли не в каждом уголке княжеских хором слышался её бодрый, властный голос. Ещё более погрузневшая, переваливаясь уткой, ходила Ольга по переходам дворца, спускалась с крыльца, пушила нерасторопных слуг. Чёрное платье облегало её необъятный стан, плат окаймлял лицо, некогда восхищавшее своей миниатюрной красотой, а теперь оплывшее, рыхлое, сплошь искрошенное точечками угрей. Годы были уже не те, страдала Ольга задышливостью, в пышных волосах её проглядывала седина.
Когда готовы были подводы, гружённые множеством одежд, драгоценной утвари, мехов, подновлён просторный изузоренный резьбой возок, а весь шумный сонм гридней, холопов и служанок предвкушал скорое путешествие, нежданно-негаданно явился па двор гонец из Кобрина. Оказалось, на город напали люди Юрия, но были с уроном отражены, а нескольких даже захватили в полон. В тот же день Владимира достигло известие о занятии Юрием Берестья.
Ольга, не медля ни мгновения, медведицей ринула в терем к Мстиславу.
Новоиспечённый владимиро-волынский князь Мстислав Данилович с юности отличался легкомыслием и беззаботностью. Всякое учение давалось ему просто, не так, как старшим братьям Льву и Роману. Схватывал любую мысль он налету и никогда ни над чем долго не задумывался. Получив по завещанию отца Луцк, был всем доволен, любил жёнок, добрую выпивку, а пуще всего — гонять по лесам диких зверей. Стены его покоев украшало несметное количество охотничьих трофеев. Под стать отцу выдались и сыновья, Даниил и Владимир, тоже великие любители ловов, вина и жёнок. После смерти супруги, дочери половецкого хана Тегана, князь Мстислав более так и не женился. Но бабьей ласки ему всегда хватало, и в Луцке едва не всякое лето у холопок, а то и у дочерей и жён почтенных горожан появлялись на свет подозрительно похожие на князя чада.
Хмельной с утра, в одной белой сорочке, расшитой по вороту красными узорами, Мстислав устало повалился на лавку напротив пришедшей в горницу возбуждённой Ольги, опорожнил чару холодного малинового кваса, потряс несвежей головой.
— С чем пришла, сестрица? — вопросил он, вытерев густые пшеничные усы.
— Всё пьёшь, княже, — укорила его со вздохом Ольга. — А пора бы тебе и о делах державных вспомнить.
Она обиженно поджала уста.
— О чём ты? Не уразумел. О Юрьи, что ль? Да бог с им! Пущай Берестьем володеет! Мне своего хватает!
— Как енто — пущай! Даты что, Мстиславе?! — Ольга вспыхнула от негодования, лицо её пошло красными пятнами. — Да как ты смеешь! Муж мой, князь Владимир, тебе стол завещал, а ты! Разбазариваешь, раздаёшь им собранное! — Вдовая княгиня задыхалась от возмущения.
