и Герхард ушел; с его исчезновением будто рассеялся дурной туман.
Роксана все не могла отпустить Йохана и успокоиться. Она повторяла, что любит его, и никому не отдаст – пусть даже все слова о женитьбе пустой звук; плакала она вовсе не так, как плачут знатные дамы - смиренно, кротко; нет, лицо у нее сморщилось, и голос готов был сорваться на всхлип.
- Я завшивел, - выдавил из себя Лисица, когда смог заговорить. – Я не хотел бы… в твоих волосах.
- У меня есть анисовое масло, - сквозь слезы сказала она. – Им можно смазывать прическу… и… и… Господи, какая же я действительно дура!
С ее помощью Йохан встал на ноги. Служанка баронессы хмуро глядела на них, точно не одобряла поведения своей госпожи, а за ее спиной стоял Диджле, не решаясь подойти ближе.
- Поди-ка сюда, - поманил его Йохан. – Я не буду тебя бить.
Осман исподлобья посмотрел на него, но послушался.
- Я был не прав, брат, - сознался он и хотел было говорить дальше, но Лисица остановил его резким жестом.
- Поговорим позже. Сделай милость, сбегай домой… На столе – шкатулка. Принеси ее сюда, только быстро.
Диджле поклонился, не задавая лишних вопросов, и исчез за дверью. Молчавший до сих пор Уивер принял Йохана из рук Роксаны, но баронесса никак не желала отпускать его.
- Тебя надо бы уложить, - сказал Честер. – У тебя жар, дружище Фризендорф. Как мы пойдем назад?
- Никуда вы не пойдете, - отрезала Роксана. – Йохан останется здесь. Я позабочусь о нем… Как смогу.
- Кто бы так позаботился обо мне! – с наигранным сожалением воскликнул Уивер. Фальшь пропала из его слов и вновь появилось беспокойство, как только он заговорил дальше. - А как же господин «Убью-вас-всех»?
- Теперь не стоит о нем беспокоиться, - ее покрасневшие глаза опасно заблестели, предвещая новый поток рыданий, и Роксана прерывисто вздохнула, сжимая в кулачке ткань вышитого платка, но вместо того, чтобы промокнуть следы своих слез, она встала на цыпочки и бережно вытерла пудру и грязь с лица Лисицы. Йохан взял ее за локоть, показывая, что с ним все хорошо – ему было стыдно за временное недомогание и слабость, выказанные перед ней, - и она замерла, вскинув на него взгляд выразительных темных глаз. Все невысказанные слова, что Йохан говорил про себя для нее, пока сидел в тюрьме, повисли в воздухе почти осязаемо, и неприступная когда-то, загадочная баронесса неожиданно покраснела и смутилась, точно неопытная девчонка.
Хрупкий миг нарушил возглас Герхарда, который подзывал к себе Камилу, и служанка с дозволения Роксаны ушла к нему. Честер проводил ее задумчивым взглядом и с тяжелым вздохом почти поволок Лисицу наверх.
Роксана не обманула, и ее хлопоты были приятны Йохану. По приказу Честера она послала Камилу в аптеку за аква витэ для компрессов и смешала ее с испанским анисовым маслом; не побрезговав, она сама расчесала Йохана частым гребнем, вычесывая насекомых, а затем, не жалея ухоженных пальцев, втерла ему в голову полученную вонючую смесь, которая причудливо мешалась с дегтем. Баронесса была ласкова и не желала покидать Йохана ни на минуту, даже когда явился запыхавшийся Диджле с письмами и с поклоном положил их к ногам Лисицы.
Честер ушел вниз перекусить; даже отсюда было слышно, как он насмешливо умоляет жестокосердную служанку перевязать ему плечо и ухо, ссылаясь на то, что без должного ухода подхватит заразу, зачахнет и умрет. Голоса Камилы слышно не было, она звенела тарелками и грохотала кастрюлями, и от этих домашних, уютных звуков на душе у Йохана стало легко.
- Отдай эти письма Герхарду, - сказал он Роксане. – Здесь все, что вручил Пройссен.
- Не думаю, что он примет меня, - почти беззаботно сказала баронесса, но ее взгляд был тревожен. – Вряд ли он захочет когда-либо меня видеть… Он даже не дал о себе знать; Камила говорит, что он собирается в путь и велел ей собирать вещи.
- Тогда помоги мне встать.
Она ожила, спохватилась, и тревога сошла с ее лица, пока Роксана насмешливо пеняла Лисице, что по лестнице он спустится разве что кубарем. Тираду свою баронесса закончила тем, что она, так уж и быть, отнесет Цепному Псу письма сама, но Йохан видел, что она не хотела и боялась встречи с ним, как дочь боится гнева отца.
- Тебе все равно придется говорить с ним, - заметил он. – Почему бы не сделать этого сейчас?
Роксана презрительно фыркнула и мазнула сногсшибательно-душистой пятерней ему по носу. Лисица отвернулся, щурясь; в глазах защипало от резкого запаха. Диджле укоризненно глядел на их возню, сидя по-турецки у дверей. Баронесса все-таки взяла письма, и Йохан слышал, как она медленно, будто нехотя спускалась по лестнице, замирая на каждой ступени.
Свеча погасла, но Диджле не пошевелился, чтобы зажечь ее вновь. Они молчали в наступивших сумерках, и, когда Йохана невольно начало клонить в сон, осман заговорил.
- Прости меня за злые слова, брат, если можешь. Я был неправ.
- Я на тебя и не сердился, - после паузы ответил Йохан.
Диджле вздохнул, и его темная фигура сгорбилась.
- Все в этих краях неясно, - пожаловался он в очередной раз. – Я увидел, что распутница умеет любить. Старик застрелил бы тебя, если б не она. Но он любит ее и не смог.
- Любит? – Йохан никогда не думал об этом.
Осман, кажется, кивнул.
