понял, что его дочь ушла в свой загадочный мир без документов. Как всякому совку Фридману представлялось это совершенно недопустимым, советская гражданственность въелась в душу, как угольная пыль в легкие шахтера. Удивление перед беспечностью дочери было столь велико, что он даже не обратил внимания, что на фотографии у Даши была новая прическа, и вообще, зачем бы, кажется, ей менять фотографию в паспорте.
Лидия была более наблюдательна. Во всяком случае, она увидела, что Даша значится в документе под другой фамилией. Теперь главной ее задачей было не заострять на этом внимания Фридмана. Лидия нутром чувствовала, что если сейчас не уведет его отсюда, то не уведет никогда.
— Все! Бери паспорт, и поехали. Я помыться хочу, я есть хочу. Мы сможем вернуться сюда в любой момент.
Она сунула паспорт Даши в сумку и решительно направилась к двери. Фридман покорно последовал за ней.
6
Перед отъездом в деревню Лидия Кондратьевна особенно тщательно убрала квартиру, но сколько ты ее не скобли, не мучай мокрой уборкой, стойкий запах лекарств сразу не выветрится. Избалованный экологически чистой жизнью, Фридманов нос сразу уловил этот тяжелый дух, и потому все как‑то болезненно, и как казалось Лидии, брезгливо, морщился.
Поели, кофе попили, закурили… Лидия Кондратьевна с трудом подыскивала тему для разговора, нельзя же все время молчать. Говорить же о главном она остерегалась, потому что чувствовала себя предательницей. Петлица, пачкун, опять высунулся на первый план. Теперь его подвигов от Фридмана не скроешь. А мало ей позора! Про тетку–стукачку она полностью отчиталась, а предательство племянника хотела если не скрыть, то затушевать, провести его как‑то боком. А тут в самый кульминационный момент он, придурок конопатый, опять выскочил, как кукушка из часов.
— Позвони еще раз…
Ах, не так все представлялось, не так. Она ехала к любимому, неся на крыльях ему свободу, и всю дорогу сладко предвкушала встречу — безумное удивление, безумная радость, ну и все такое прочее… А тогда, на деревенской улице, любимый не столько удивился, сколько растерялся. Он даже обнять ее на глазах деревни не посмел, а суетливо повлек на околицу в чужие хоромы, которые стали ему домом.
Поскольку вопрос о Даше не был задан, Лидия Кондратьевна опять ухватилась за наивную надежду, которой грела себя всю дорогу — Даша здесь, в деревне, куда же ей ехать в минуту опасности, как не к отцу. Тогда растерянность Фридмана была вполне объяснима. Он не знает, как представить дочери неожиданную гостью. Но, переступив порог, Лидия Кондратьевна поняла — Даши здесь нет. И опять она смолчала. Любая женщина ее поймет, не смогла она сразу заполнить его сердце дочерью, потому что ей самой не осталось бы там места. А тут Фридман сам, упреждая ее отчет, сказал весело, что получил от Дашки письмо, у девочки все замечательно, она даже мечтает поехать в Крым. Здесь Лидия Кондратьевна на Дашкин счет совсем успокоилась, Крым многое объяснял.
Она позволила себе расслабиться и целиком отдаться собственным заботам. Лидия приехала, чтоб мужа обрести, и обретет. А что жених пуглив и не жарок, так ведь не виделись почти год! Слова и буквы иногда разжигают страсть до неимоверных размеров, но письма — это особый мир, порой он вовсе не зеркален реальному. Если прямо говорить, они очень немолодая пара. Но она была отверста любви… и все ее надежды теперь были на полноценную ночь. А как мечталось‑то? Он обнимет ее так сильно, что легкие не смогут расправиться, чтобы ухватить новую порцию воздуха, и она задохнется, почти задохнется… И когда он зароется лицом в ее волосы, она оттолкнет его слегка и скажет: "Сюрприз…" Нет, лучше не так. Пусть обнимет, зароется лицом в волосы, потом все, как у людей, а когда они блаженно, расслабленно закурят, она вдруг захохочет весело, это непременно — весело, заразительно засмеяться, чтобы он спросил? "Ты что?" И тогда она скажет: "Сюрприз!" и с хохотом, шутовским жестом, эдакое — о–ля–ля! — снимает с головы парик. " Тебя мои волосы волнуют? А у меня пучок на затылке с малую луковичку. Кудрявую каждый полюбит, а ты бери меня полысевшую — нестяжательницу. Главное ведь — душа!" И Фридман тоже расхохочется и станет ее целовать, целовать…
И не посмела. Любовь, конечно, случилась, но все было так добропорядочно, обстоятельно, запрограммировано. Только и посмела, что схулиганничать. Когда закурили, она сказала: " Совсем мы, мой милый, поизносились. Я все хотела у тебя спросить, завел ли ты часы." Фридман всполошился — какие часы, где часы? У Стерна, в романе про Тристрама Шенди, от его имени и ведется рассказ. Действие идет во всю прыть, но герой романа все никак не может родиться. Наконец, с трудом, в плотное полотно текста всунулась тема зачатия. Здесь уже недалеко и до рождения. Зачали родители героя по недомыслию. Они были очень благоразумные люди. Любовь у этой пары случалась по расписанию раз в месяц и совпадала с важным делом — в этот день, тоже по расписанию, заводились часы. А здесь из‑за каких‑то неурядиц в доме про часы и забыли. И вот в момент соития, презрев все законы страсти, супруга вдруг спросила :"А не забыл ли ты, милый, завести часы?" Супруг так перепугался, что соитие кончилось беременностью.
Фридман внимательно выслушал рассказ, развеселился, но через минуту уже сопел в подушку. Где же здесь парик снимать?
Мука ожидания, ее знают все. Вертящийся телефонный диск вводил Фримана в состояние прострации, она боялась, что, в конце концов, он жахнет по телефону чем‑нибудь тяжелым. В наше время всем свойственно одушевлять предметы и делать их, безвинных, носителями зла. В конце концов, Лидия Кондратьевна усадила Фридмана на диван, подушку положила, может, соснет с дороги, поставила на стул пепельницу, включила телевизор, а сама ушла на кухню единоборствовать с телефоном.
Фридман действительно задремал, когда с кухни раздалось громоподобное:
— Я дозвонилась!!
Он вскочил с дивана, не понимая, где находится, ужасно ныло плечо, которое отлежалось от неудобного положения. С кухни доносился Лидин голос:
— Почему не можешь сказать? Что значит — перезвоню. Когда?
Шурик перезвонил как и обещал — через пятнадцать минут. Оказывается, он не хотел говорить из банка, потому что его кабинет прослушивается. А номер мобильника он только что поменял, поэтому чувствует себя в относительно безопасности.
— При чем здесь твой мобильник? Зачем мне надо знать в эту минуту, что ты номер поменял? Где Даша?
— Тетя Лида,
