мой мобильник — не тема для обсуждения. Вы спросили, я ответил.
С Шуриком говорили по очереди, говорили долго, уточняя каждую деталь, задавая вопросы дельные, а иногда совсем нелепые. Сущность случившегося умещалась в одной фразе: " Я сказал ей, чтобы она немедленно сматывалась с Пригова переулка, потому что там опасно", но Шурик готов был пятьдесять раз повторять одно и то же. Он опять чувствовал себя героем. Кажется, и не сделал ничего значительного, но судьба выдала ему шанс показать себя порядочным человеком, он шансом воспользовался и этим полностью реабилитировал себя не только в собственных глазах, но и в теткиных.
— Насколько я понял, она была в больнице, — орал натужно Шурик. — Нет, напрямую ничего, только намек. Но я понял также, что из больницы ей удалось бежать. С чем лежала? Не знаю. Может, воспаление легких, а может, ветрянка. Не в этом суть. Мир не без добрых людей. Что? Я говорю, не без добрых людей.
— А сейчас‑то где Даша?
— А я почем знаю. Оно и хорошо, что не знаю. Мне не звоните. Если что, я сам позвоню. Да успокойтесь вы! Чует мое сердце, что она в безопасности.
Бледный, мокрый, совершенно обессиленный Фридман с трудом добрался до дивана. Лидия накапала в рюмку валокордин. Он безропотно выпил, крякнул, словно спирт принимал. Взгляд его на мгновение осоловел.
— Ну, рассказывай теперь все. Ты же скрыла от меня главное, верно? Почему твой племянник все время повторял :" Я, теть Лид, теперь перед вами чист"? А камнями тетушкиными ты от меня откупиться хотела, да?
— Клим! Одумайся, что ты говоришь?
— Да ладно, чего там…
И бедная Лидия Кондратьевна поведала обо всем, и про предательство Шурика, и про то, как Дашу бандиты искали.
— И ты все это знала и ничего мне не рассказала. Девочка лежит в больнице, а ты мне пишешь, что все хорошо.
Несправедливо было говорить ей такие слова, но в голосе Фридмана звучала такая кромешная мука, что стыдно было объяснять и оправдываться. И не Лидию корил он в первую очередь, а себя. Подставил ребенка, а сам скрылся в райские кущи.
— Ты что, думаешь, ей там почку вынули? Такие операции делают совсем в других местах. И потом, ты же получил от Даши письмо. На штемпеле — июнь… Она пишет про Крым… — лепетала Лидия Кондратьевна.
— Какая почка! — простонал Фридман.
Не мог же он сознаться Лидии, что сам думал то же самое, и тут же одергивал себя — старый дурак! Только деньги, живые деньги нужны были темным охотникам, деньги, полученные не через призрачный медицинских бизнес, а через шантаж, взятку, грабеж и убийство. Видно мало он в своих деревенских просторах смотрел телевизор, а то бы ему с экрана внятно объяснили современную мораль, да еще бы и по плечу похлопали, мол, так держать, товарищ Фридман, плохо тебе — иди торговать или убивать, третьего не дано.
Лидия прилежно следила за мимикой любимого, все лицевые судороги брала на заметку и все пыталась почувствовать, какое место во Фридмановских мыслях занимает она сама. А он вдруг глянул ей в глаза, отер ладонью мокрый лоб и хмыкнул:
— Тристрам… — имя английского джентельмена прозвучало, как ругательство.
"Ну вот и все", — спокойно подумала Лидия. Он цитатку из господина Стерна никогда не простит. Видно, ей на роду написано, чтоб любовь обходила стороной. Размечталась на старости лет… Но в сумраке этих обидных и горьких мыслей Лидия Кондратьевна твердо решила, что чашу унижений допьет до конца: Фридмана у бандитов откупит и Дашку найдет. И там, Клим Леонидович, живите, как хотите.
— И ты, и я знаем, что сейчас Даша жива и здорова. Так что все твои выпады ни к чему, — в голосе Лидии звучали трезвость и деловитость. — Дело совсем в другом. На вот, посмотри… — она достала из сумки паспорт и протянула его Фридману.
Это был правильных ход. Увидев рядом с фотографией дочери совершенно незнакомую фамилию, Фридман настолько обалдел, что тут же перестал заниматься самоедством и даже простил Лидии "тайные игры за его спиной". Положим, Дашка вышла замуж, но зачем ей менять имя, отчество и день рождения? И фотография какая‑то странная, взгляд чужой, вызывающий. Что же его дочери пришлось пережить, если фотографируясь на документ в темной и безликой лачуге фотоателье, она не смогла придать взгляду нейтрального, доброжелательного выражения.
— Выглядит совсем, как настоящий, — задумчиво сказала Лидия. — Смотри, паспорт выдан восемь лет назад. Как ты думаешь, зачем Даше понадобилась эта ксива?
— Ты считаешь, что это подделка?
— Разумеется. Только зачем она Даше понадобилась — вот вопрос.
— Ты подозреваешь ее в чем‑то плохом? Сознайся.
— Брось, Клим. Я убита, понимаешь? Убита.
— Ну прости… Что‑то я совсем не в себе, сердце стучит, как африканский барабан. Прописка‑то здесь должна быть, — он полистал паспорт — Все на месте — улица, дом номер…
— Да липа все это, — Лидия со злостью вырвала паспорт из его рук и бросила на стол.
— Может и липа, но не исключено, что там живут какие‑то люди и кое‑что знают.
7
Ошибка Фридмана и Лидии Кондратьевны состояла в том, что они пришли к Соткиным днем, когда Марина и Виктор Игоревич были на работе, а в доме была одна Наталья Мироновна, которой было строго настрого запрещено открывать дверь чужим людям. Грабителей они не боялись, что у них красть‑то? Но в последнее время появились грабители иного сорта, с личиной благостного обмана, на крючок одного из них старушка и клюнула накануне, то есть полностью заглотила приманку.
Звонок в дверь был очень решительным. Наталья Мироновна не стала открывать сразу — спросила: кто? За дверью проблеяли что‑то невнятное. "Уже собственной тени боимся", — подумала Наталья Мироновна, нерешительно открывая дверь, решив, что сразу захлопнет ее в случае опасности.
Перед ней стоял молодой человек. Амплуа его в жизни можно было определить как роль четвертого или пятого плана — злодей, а может быть, простак, но в обоих случаях личность невыразительная: лицо серое, нос большой, глаза круглые. И вдруг при виде Натальи Мироновны он совершенно преобразился. В совиных глазах его появился чистейший, лазоревый цвет, а на губах заиграла детская радость.
— Вы программу ТВ-6 смотрите? — спросил он вкрадчиво.
— Нет, у нас нет такой программы, —
