Лев Викторович бережет не только свою репутацию.
— Каким образом вы отвели от меня беду?
— Твои сногсшибательные откровения никого не оставили равнодушными. И не будь моей доброй воли, тебя бы сунули в кутузку, а казачки перерыли бы могилы.
— И слава Богу.
— Тю-тю тогда драгоценности. По усам текло, а в рот не попало.
Сбитый с толку Захар не знал, что ответить.
— В чем заключалась ваша «добрая воля»? Я по своей охоте выступил. Но казакам, видимо, судьба Калюжного ближе, чем моя беда.
— Совершенно верно, — хлопнул себя по тугим ляжкам Лев Викторович. — Я им это и внушил.
Рычнев внимательно посмотрел в неестественно синие глаза гостя. Как и в станичном клубе, он показался на кого-то похожим… Но на кого?
— За что мне такая от вас честь? — хмуро спросил Захар.
— Не будь наивным, Захарушка. Безделушки и те вызвали интерес, а уж сокровища…
— Казаки охрану у могил не поставили?
— Для них, повторяю, твое сообщение как расхожий анекдот: услышали и забыли.
— Зря вы так сделали, — отчужденно сказал Захар. Взяли бы меня под стражу, так, наверное, разобрались бы.
Глаза гостя потеряли свою безмятежность.
— Конечно, разобрались. С тебя бы за все спросили. Труп на озере, связь с уголовниками, — стал загибать пухлые пальчики Лев Викторович, — нарушение закона о кладах…
— Я… я случайно, — растерянно забормотал Рычнев.
— Лирика, Захарушка, мало кого интересует. Людей безвинных сажают, а на тебя улик полный короб.
У Захара шумело в голове. Неужели за ним пришли? Он готовился не к такой встрече. Может, правда, толстяка подослали? Не зря вьет такую паутину.
— Все одно когда-нибудь да узнают, — прикинулся простачком Захар. — Не будут же ваши чары без конца меня выручать.
— Не хитри, Захарушка, — погрозил пальчиком Лев Викторович. — Я хотя и добрячок, но обману не терплю.
— И вы тогда не петляйте.
— Да разве можно? — умилился толстячок. — Я тебе советую, и только.
— Можно конкретнее?
— Организовать экспедицию силами нашего музея.
— На законных основаниях?
— Других я не приемлю. Приказ мною издан, твой директор его завизировал, мы как-никак, ваш филиал. В случае успешных поисков составим по всей форме акт.
— На такие условия я согласен, — спало напряжение у Рычнева.
— Хочу, чтобы первенство в этом деле принадлежало моему музею. Сам понимаешь, только на ноги становимся.
Захар попросил гостя иметь в виду и Мешалкина.
— О чем разговор, — был покладист Лев Викторович, — старания твоего друга обязательно отметим.
Захар уловил его готовность соглашаться со всем. Но подумав, что музеи не каждый день отыскивают клады, отвел мелькнувшее подозрение.
— Кажется, мы поняли друг друга, — с удовлетворением подытожил Лев Викторович. — Директору твоему я кое-что объяснил поверхностно. Остальным подробности тоже ни к чему.
— Кому сейчас что нужно? Отсюда половину экспонатов вынеси — никто не вспопашется.
— Хорошее время, легкое. Пока власть гадает — капитализм уже или еще социализм, время даром не теряем.
— Не теряете?
— Сколько ненужных формальностей отпало. Раньше нас с тобой по инстанциям бы затаскали, а теперь…
— Значит, можно жить? — взбрело вдруг Захару поспорить.
— Не нынче, так когда же? Таким, как ты, все карты в руки. Я в годах, а ты молодой, без комплексов, что к чему разберешься быстро.
— У вас, Лев Викторович, все шиворот-навыворот. Нас заставляют на время затянуть поясок, а вы склоняете к обратному.
— Кто заставляет — сам первый за жирным куском тянется. Человеческую натуру не переделаешь… И запомни, Захарушка, сколько жить будешь, столько и сказки будешь слушать о счастливом будущем. А его у нас никогда не будет. Мы — Россия.
— Выходит, русским вечно предначертано маяться?
— Шиковать не придется. Поэтому не зевай, раз случай подвернулся.
— Так рассуждать — после нас ничего не останется.
— Про нас с тобой, Захарушка, в свое время никто не думал, и ты особо не беспокойся о потомках — сами разберутся. Не все ж там идиоты будут.
Рычнев старался не встречаться с прилипчивым взглядом гостя.
— Вы директор этнографического музея. А рассуждаете, извините, как барыга.
Лев Викторович почмокал широким, как у сома, ртом.
— Крой меня, Захарушка. Негодование твое искренне и благородно.
Захар, поняв, что собеседник над ним смеется, огрызнулся.
— Можно ли над святым потешаться?
— Святое, милый, топчут те, кто по идее должны его оберегать.
— Сказать все можно, — постарался не остаться в долгу Захар. — Но счастье не в том, кто сколько нагреб и скольких объегорил.
— Мы не о том говорим, Захарушка. Время от времени в стране появляется новый клич: то всеобщая трезвость, то свободное предпринимательство. Не спорю, когда трезвость — мораль вроде и на высоте. Хотя какая же это мораль, когда народ хлещет дихлофос и тормозную жидкость… Сейчас хоть и бросили в воду, но с развязанными руками. Вот и гребут к тому берегу, какой краше.
— А вечные ценности пошли на дно, — уныло обронил Захар.
Лев Викторович звучно расхохотался.
— Хорошо сказано. Их, конечно, на себя не навьючишь. Самим бы выплыть.
Захар вдруг вспомнил окровавленного Мешалкина, полные тоски и боли глаза.
— Вечные ценности и есть та соломинка, за которую надо хвататься.
— Эка с тебя образы прут, — с похвалой отозвался Лев Викторович, — можно подумать, ты и правда веришь в высшие заветы и постулаты.
— Не верю, да надо бы.
— На-а-до, — протянул гость. — Снова это проклятое «надо». Всю жизнь только и слышу. И ты туда же.
— Вам трудно понять меня, — горько вздохнул Захар. — Я такое пережил…
Лев Викторович поднялся, одернул узковатый, из блестящей ткани, пиджак.
— Кто побывал там, где ты, или к Богу прибивается, или лезет в логово сатаны.
— Откуда вы знаете? — поднял глаза Захар.
Снизу лицо гостя казалось надменно неподвижным, словно у каменной статуи.
— Из твоего увлекательного рассказа.
— Но я…
— Да, ты в нем самое главное опустил. В частности, о ночном эффекте.
— Вы сами видели или знаете от других?
— Своими вопросами, Захарушка, ты себя полностью выдаешь.
— Я себя виноватым не считаю.
— Все мы по-своему грешны, и по-разному нам искупать свою вину… Но не будем лезть в дебри человеческих страстей. Оставим все, как есть, в покое, в том числе и злосчастный «перекат».
— По убиенным нужно отслужить молебен.
Внезапная судорога искривила лицо Льва Викторовича.
— Какой еще молебен, — поспешно отвернулся он, — полно вздор нести. Все происходящее там загадочно, как любое природное явление. Меньше бы совались…
— А как вы объясняете голых людей при луне?
— Голых людей? — стал вполоборота Лев Викторович. — Наверное, получилась бы живописная картина. Название бы к ней этакое забористое, например: купание в лунном свете. Почти библейская тема.
Он снова обрел спокойствие, ласково поторопил:
— Собирайся, Захарушка. Пока доедем и
