и прикручивает стенающий о справедливости динамик. — Я лечу с Хагеном на Землю. Возьму пока только Бренана Верена. Всё-таки братья.
Слово «Земля» звучит в его устах так же буднично и немного нелепо, как и «война» в устах гражданских политиков Севера.
Как-то незаметно пришла и ушла война, как-то некстати нашли потерянную Землю. И всё это скупо и как бы промежду прочим.
— А как же всё-таки потеряли?.. — начинает генерал и понимает, что не в состоянии сформулировать вопрос точнее. — Я понять не могу… Ты же говорил, что карты сохранились?
— Ошибка реестра, — бросает, как что-то ненужное, Колин. С таким выражением снимают и кладут на стол перчатки. — От начала колонизации центром сетки координат была материнская планета, что было страшно неудобно для широкой навигации. Реформа была неизбежна, и мы считаем теперь от центра Галактики. Земля, как и многие планеты, сменила тогда расчётные координаты, номера в реестре и на картах. И «потерять» её было просто делом техники, учитывая хаттскую проблему. Она всегда находилась под самым нашим носом. Тут рукой подать. Это было настолько очевидно, что никто и не догадался. — Командующий неожиданно улыбается и лицо его светлеет. — Потерянное всегда нужно искать на самом видном месте. Прощай!
— Про… — начинает генерал Абэлис и задумывается вдруг над самым обычным словом. — Прощай — это просьба о прощении?
— Ну, да, — кивает командующий. — Никогда не вредно просить прощения, даже если пока не за что. Но я вернусь, ты меня знаешь. И… не ищи часы. «Твоё время само узнает тебя».
История сорок девятая. «Блеф»
Бренан. Открытый космос. «Инвалютор»
Под ногами клубился белый туман, и палубы под ним не просматривалось.
Сержант Бренан Верен замер, цепляясь за поручни десантного люка. Сзади было надёжное шлюпочное нутро, а впереди? Что это?
Командующий шагнул прямо в неверную белизну, и ноги его сразу пропали по колени. Стоял он или висел?
Бренан сделал усилие — сглотнуть, но добился лишь боли в сухом горле.
— Идём! — командующий нетерпеливо обернулся, нахмурился, протянул руку.
Бренан силился кивнуть, но подбородок дрожал и не подчинялся.
Пока они летели к белым яйцам, болтающимся в пространстве, это путешествие казалось даже забавным. Но теперь нужно было шагнуть вниз, в туман, из которого только и состояло «яйцо»!
Десантника словно примагнитило к обшивке — пальцы не разжимались, ноги не слушались.
Командующий без церемоний ухватил парня за плечо и сдёрнул вниз.
Бренан оступился было, но туман подхватил, отвердевая в опору там, где её искало тело. Однако идти сержант всё равно не мог. Неверная клубящаяся гадость металась в такт мыслям, выскальзывала из-под ног. Если бы не рука, всё ещё сжимающая предплечье, он бы… Он бы — что?
Холодный пот. Теснение в груди. Боль.
Туман принимает оседающее тело, и оно повисает, так и не упав до конца.
Бренан задыхается. Тело боится дышать. Грудные мышцы каменеют. Только сердце ещё борется. Но страх дыхания не даёт расправить лёгкие, а кислород уже на исходе.
Сердце дёргается из последних сил, словно оно лежит вовне обездвиженного, сдавшегося тела. Но вдохнуть нельзя, невозможно. Кажется, что вдох — это смерть.
Руки командующего трясут Брена, нажимают на грудь, с болью вталкивая сердце обратно. Сержант давится воздухом, кашляет, снова давится. По лицу бегут неожиданно горячие слёзы.
Влажными зрачками туман видится иным, более тонким, проникающим в тело не только с воздухом, но и через поры, слизистые, склеры глаз.
Чтобы не видеть хищно клубящегося вокруг тумана, Брен зажмуривается.
— Ну-ка, отставить с ума сходить! Распустились! Не умеете ориентироваться в боевой обстановке!
Туман сам выталкивает вдруг тело сержанта в вертикальное положение.
Бренан промаргивается было, но снова зажмуривается. Взгляд командующего необыкновенно тяжёл и страшен.
Десантник почти получил пощёчину, он ждёт, что удар последует и в реале. Капрал бы уже врезал. Тут, на Юге, никто особо не церемонится.
Но командующий всего лишь берёт за запястье и начинает считать пульс.
— Соберись, — говорит он негромко. — Двигайся так, как привык. Не думай о движении, просто иди.
Проклятый туман держит, как только Бренан перестаёт его замечать. Но стоит сосредоточиться на том, куда ставить ноги, и сержант начинает проваливаться.
«Не думать! Не думать!»
Бренан Верен спотыкаясь бредёт за командующим туда, где более яркое пятно отсвечивает в белизне. Узкое и мерцающее. Человеческая фигура?
— Нужно уложить его в капсулу. Сращения слоёв корабля он не перенесёт, — голос тоже доносится из узкой полосы света.
— Убери яркость, глаза режет, — хмурится командующий.
Сияние меркнет, и из тумана появляется бледный человек среднего возраста, тонкокостный и светловолосый.
— Сейчас уложим, — командующий оборачивается к Бренану. — Ложись, где стоишь!
Колени услужливо подгибаются. Туман обволакивает тело и держит на весу. Страшно.
— Глаза закрой, — командует генерал.
Бренан вроде бы доверяет ему, но приказ выполнить не может. Веки не слушаются. Сердце начинает работать с паузами — то замирает, то стучит быстро-быстро.
— Подтяни колени к груди!
Сержант подтягивает колени и обнимает их руками. Так легче. Засыпать. И умирать тоже.
Только глаза упрямо следят за худощавым хозяином космического яйца. Это даже уже не страх. Это бессилие, с которым смотрит на змею загнанная насмерть лягушка.
Командующий нависает над Бреном, и его ладонь закрывает лицо.
— Зачем он тебе? — голос генерала повисает в беспространственной пустоте.
— Нужно записать шумы: как стучит сердце, как течёт кровь. Всё-таки это близкородственный экземпляр. Нам понадобятся эти звуки при выращивании зародыша. А ещё потребуется голос. Мне нужно несколько часов записи его голоса.
Это последнее, что слышит Бренан. Мир смыкается, словно створка гигантской раковины.
И в тот же миг размыкается снова.
Бренан. Земля
Он лежит посреди леса в прозрачной медкапсуле. Видно перистые листья пальм, птица перепархивает и исчезает в зарослях.
Капсула не очень похожа на родные корабельные, но всё-таки можно понять, что это медицинское приспособление для наблюдения за пациентом.
Она полностью прозрачна, даже подходящие к ней провода и трубки. Руки и ноги фиксируют почти невидимые силиконовые ленты, но фиксация символическая. Бренан легко освобождается.
Он садится, ощупывая неверные, оплывающие края капсулы.
Его немного тошнит, наверное, кололи транквилизаторы. Но состояние привычное, вроде того, что бывает сразу же после боя. Реальность ещё лишена половины красок, но так даже лучше. Не так остро царапает незнакомое.
Вокруг капсулы — стеклоподобная или силовая стена. Она прозрачна, её можно коснуться без неприятных последствий.
На мгновения проявляются отпечатки рук, но тут же растворяются в «стекле».
А за стенками капсулы, похоже, не голо — а настоящий лес. Слишком естественная картинка для голоизображения.
Что-то выискивает в траве серенькая птичка, мошка ударяется налету о невидимую преграду. Мошка бьётся беззвучно, но посвистывание птицы слышно.
Ощупав раздвигающееся под ладонями пространство капсулы,
