гридней тотчас призову, вытолкают тя силою!
Авраамка, горестно вздохнув, выбежал из горницы.
Роксана, держась за сердце, села на ларь. Странно, душевная боль её становилась как будто менее острой. Разговор с Авраамкой пробудил её к жизни, словно бы придал решимости. Она почти знала теперь, как должна поступить.
Глава 104
ЖАЖДА МЕСТИ
Глеба похоронили, как и хотели, в Чернигове, в Спасо-Преображенском соборе. Курился фимиам, епископ и иереи читали заупокойные молитвы, а Роксана, едва не теряющая сознание, поддерживаемая княгинями Анной и Гидой, всё смотрела на морморяную раку и вспоминала мужа живого. Она рыдала, не таясь; боль, горечь, тоска наполняли её сердце. Вот здесь же когда-то золотым осенним днём их венчали, она стояла у аналоя в праздничном багряном платье, молодая, счастливая, едва сдерживала улыбку, а он, Глеб, статный молодец, богатырь — косая сажень в плечах, — надевал ей на палец тонкое обручальное кольцо. Как было это давно! И словно и не с ней, Роксаной, было.
Но слёзы вмиг исчезли из глаз молодой женщины, когда увидела она перед собой Всеволода. Князь Хольти, облачённый в долгое чёрное платно, был полон показного сострадания, вздыхал тяжело, говорил хрипло:
— То гордыня всё! Она, проклятая, погубила Глеба! Жаль, жаль, не слушался старших сыновей! Всё вознестись хотел, воссесть выше других! А оно вон как вышло! Бог-то, Роксанушка, он всё ведь видит, всё знает.
Опускал очи долу князь Всеволод, крестился, шептал молитву, но Роксана не верила ни одному его слову, ни одному вздоху. Она чуяла: рад дядя, рад! И слова его — одно сплошное лицемерие. Так и хотелось ей врезать что было силы по слащавому иконописному его лицу! Роксана с трудом удержалась, молча слегка наклонила голову в ответ на Всеволодовы речи, а после едва не бегом выскочила из врат собора. Нет, она не хотела больше оставаться в Чернигове, она решила, твёрдо решила мстить за Глеба. И она не остановится, не успокоится, не отступит! Только когда услышит она сладкие для своего слуха слова: «Всеволод гниёт в порубе! Святополк бежал за сине море! Яровит корчится на колу! Славята болтается в петле!» — она будет считать, что месть её свершилась. Но что будет потом, что дальше?!
Роксана отбросила прочь мысли об этом «дальше» — не время было раздумывать. Путь её лежит через половецкие поля в Тмутаракань — там Олег, Роман, сын покойного Вячеслава Ярославича, Борис. Они помогут, должны помочь. Ведь Глеб — их брат, их друг! Они не простят Всеволоду и боярам злодейства!
...Авраамка догнал Роксану и сопровождающих её гридней уже в степи, на берегу Днепра. Подъехал откуда-то со стороны, весь белый от пыли, верхом на запаленном, хрипло дышащем коне. Срывающимся голосом выпалил:
— Княгиня! Дозволь!.. С вами поеду!.. Нет для меня... иного!
— И чего увязался?! — Насмешливая улыбка слегка тронула уста Роксаны. — Что ж, езжай! Эй, гридни! Следите за ним! Никуда не отпускайте! — приказала она. — Тако вот, гречин! Еже ты подосланный, переветник какой, дак не дам я те уйти! Сторожить буду!
— Сладка для меня твоя сторожа, — улыбнулся теперь уже Авраамка, довольный тем, что Роксана не велела гнать его прочь.
Он любил — страстно, нежно, хотя и понимал безответность своего чувства. Но он надеялся на одно — на время, которое залечивает раны, стирает острые углы и краски былых обид. И ещё он знал — в мире нет, не было и не будет никогда другой такой женщины, как Роксана.
...Ночью, когда путники разбили лагерь на низком берегу реки, он долго лежал у костра и смотрел ввысь, на звёзды. Стараясь различить созвездия, тихо шептал названия.
Гридень с длинным копьём скучным сонным голосом тянул какую-то лихую песнь. Роксана, в лёгкой кольчуге с короткими рукавами, простоволосая, села рядом. Она раздумчиво слушала бормотание гридня, потом решительно приказала ему:
— Гляжу, притомился ты. Ступал бы спать. Сама я его посторожу.
Гридень отошёл. Роксана взяла у него копьё и приблизилась к Авраамке.
— Княгиня, ты на небо посмотри. Красота какая! — восторженно воскликнул гречин. — И простор вокруг. Степь — она, как море. Бесконечна, уходит за окоём. И холмы, как волны.
Они помолчали, любуясь прелестью степной ночи.
— Роксана, скажи, зачем едешь ты в Тмутаракань? — спросил вдруг Авраамка. — Ты хочешь отомстить? Да, я знаю, я понял. Но это пустое дело. Князь Олег — он только половцев на Русь наведёт. Он такой. Может, нам вернуться? Пока не поздно.
— Что ты мелешь?! Ах ты, червь книжный! — вспыхнула Роксана.
Она кольнула Авраамку в грудь наконечником копья.
Экие речи тут завёл. Вот заколю тя! Думать, силы не хватит? Да я тя насквозь!
— Подожди, подожди, княгиня, не торопись. Я ведь... Я не корысти ради. Добра я тебе хочу. Люба ты мне.
Гречин опасливо отстранил от себя направленное ему в грудь копьё.
Не верую те. Подозрителен ты, Авраамка, — хмурилась, пожимая плечами, Роксана. — Откуда сведал, что в Тмутаракань я еду?
А куда ещё? Не в Шарукань же. Да ладно. Пустой, верно, разговор наш. Не внемлешь словам моим... После поймёшь...
— Что пойму? Ну-ка, договаривай! — Перед глазами Авраамки снова сверкнуло в свете костра копьё. — Ну, молви.
Что не годится так, поганых наводить. Что впустую ты силы тратишь. Смириться надо с тем, что есть! И потом: ну, отомстишь ты, а дальше, дальше как? В монахини, что ли, идти, грехи замаливать?! Ведь ты красива, ты умна, ты молода! Ты же свою душу губишь, неразумная!
Такая страсть прозвучала в словах Авраамки, что Роксана невольно вздрогнула.
Она отложила копьё, подошла к нему вплотную, всмотрелась в чёрные, горящие болью и нежностью глаза, сказала, положив руку ему на плечо:
— По-иному не могу я. Еже друг ты мне, уразумеешь. Еже ворог, тож ведать должон. Не могу. Крест свой в том вижу!
...В жаркой летней Тмутаракани встретил вдову брата мрачный Олег. Он уже знал о гибели Глеба от купцов, привезших на базар шкуры пушного зверя и воск.
Сидя на гульбище, над высоким берегом моря, он задумчиво взирал в синюю даль.
Роксана сидела напротив, рассказывала, что и как, упомянула Авраамку. .
— Ясно дело, подосланный твой гречин! — рявкнул Олег, багровея от гнева. — Где он?! Нынче же в поруб брошу!
— Не надоть, брат! Кто он таков, покуда не ведаю. А не разобравши,
