Книга Дягилев - Наталия Чернышова-Мельник

«Меценат европейского толка», как называл себя Дягилев, так загорелся идеей этой постановки, что его с новой силой охватила тоска по родине. Он даже мечтал вернуться, стал «прощупывать почву» через Прокофьева… Полученный вскоре ответ композитора внушил ему уверенность: «Советы», а говоря конкретно, руководители культуры новой России будут приветствовать возвращение Дягилева. Он уже готов был пуститься в путь и даже посетил в Берлине советское посольство. Ему дали паспорт, визу. Во время встречи с послом Сергей Павлович спросил: если он снова захочет работать в Европе или просто поехать туда, его отпустят? Высокопоставленный дипломат, широко улыбаясь, пообещал это. Безусловно, Дягилев в любую минуту может отправиться в Париж или куда ему будет угодно! Но потом что-то в лице посла изменилось и, понизив голос, он сказал: «Я Вам гарантирую возвращение и как посол, и лично, но не могу ручаться за то, что Москва не переменит своего решения и не возьмет назад своей гарантии».

Пелена с глаз спала. Дягилева пронзила мысль: сущность «Советов» осталась неизменной. Никаким сладким обещаниям он больше не верил. Свобода творческого самовыражения — вот главная ценность! Пришлось подавить в душе ностальгию…

Но это вовсе не значит, что Маэстро отказался от идеи, предложенной Сергеем Прокофьевым. Он решил обсудить ее (как делал это всегда) на своем «художественном совете». Директор ожидал, конечно, поддержки со стороны ближайших сподвижников, но на совещании ощутил с их стороны резкое противодействие. Инерцию дягилевского окружения оказалось довольно трудно преодолеть. И П. Г. Корибут-Кубитович, и В. Ф. Нувель единым фронтом выступили против самой идеи создания конструктивистского балета, да еще в сотрудничестве с людьми из советской России. Как вспоминает С. Лифарь, они убеждали Сергея Павловича в том, что он «отпугнет от себя всю эмиграцию и расположенные к нему иностранные аристократические круги, что ставить балет, хотя отдаленно напоминающий советские балеты — значит устраивать громадный скандал и убивать Русский балет Дягилева».

Маэстро одолевали сомнения. Может быть, друзья правы — не стоит так рисковать? И тут он встретился взглядом со своим Цыганенком — повзрослевшим, каким-то непривычно собранным и серьезным, и впервые спросил у него, как быть. Сергей-младший стал горячо убеждать его в том, что нельзя отмахиваться оттого положительного, что происходит в художественной жизни России. К тому же сама по себе эпоха конструктивизма — явление в искусстве, и его нельзя игнорировать. Чаша весов склонилась на сторону постановки балета.

И Дягилев, отказавшись от поездки в Россию, сумел, как это многократно случалось, собрать вокруг себя единомышленников. К работе были привлечены, кроме С. Прокофьева, Г. Якулов, И. Эренбург, Л. Мясин, ведущие танцовщики Русского балета. В основу сюжета была положена знаменитая повесть Николая Семеновича Лескова «Левша (Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе)».

Пятого мая, после окончания весеннего сезона в Монте-Карло, труппа отправилась на короткие гастроли в Марсель, а затем в Барселону. Все артисты Русского балета знали, конечно, что их директор испытывает непреодолимый страх перед юбилеями. Но нельзя же оставить без внимания открытие 20-го сезона в Париже, которое состоится буквально через пару недель! Сообща решили преподнести Дягилеву адрес, в котором должны быть отмечены его заслуги в области балета, и памятный подарок. Хотели всё это сохранить в тайне от Маэстро, но кто-то невзначай проговорился. Он же, едва узнав о затее сотрудников, появился на репетиции и стал настойчиво просить их всё отменить: «Дамы и господа! Мне стало известно, что вы намерены праздновать мой двадцатый сезон в Париже. Я благодарен вам за эту идею, но умоляю от нее отказаться. Действительно, мне не нужны ни подношения, ни адреса. Поверьте, что я ненавижу юбилеи вообще, а свои — в особенности. Юбилей — это начало конца, нечто завершающее карьеру. Но я не готов отказаться от карьеры. Я хочу продолжать работать… Я хочу всегда оставаться молодым».

Кто-то пытался доказать Дягилеву, что всё это — ложная скромность и что нужно устроить праздник. Но Сергей Павлович стоял на своем, и вскоре стало понятно, что спорить с ним бесполезно.

И все же ему пришлось отметить юбилей — только чужой. 17 мая в Барселоне прошел гала-спектакль на церемонии, посвященной 25-й годовщине правления испанского короля Альфонсо. Правда, сам он не присутствовал, поскольку основная часть торжеств проходила в Мадриде. Но артисты дягилевской антрепризы выступили на славу: в балете «Треуголка» испанцев порадовал Л. Мясин в роли Мельника, Л. Чернышева была хороша в роли Мельничихи.

В это же время шли последние приготовления к открытию сезона в Париже. «Балетный царь» Дягилев, хотел он того или нет, подошел к некоему Рубикону. Когда-то импресарио завоевал французскую столицу, затем в течение двадцати лет удерживал влияние, что можно назвать беспрецедентным успехом. Но изысканная публика не простит ему осечки, если не поймет, не примет «советский» балет. Порой Сергею Павловичу даже казалось, что осуществить эту постановку всё равно что кинуться головой в прорубь. Но отступать было поздно, да и не в его это характере. Так как же на этот раз Париж встретит Русский балет?

Для того чтобы немного отвлечь и смягчить публику, Дягилев решил сделать ставку на Спесивцеву. За день до начала сезона он публикует в газете «Фигаро» статью «Ольга Спессива», где пишет:

«Завтра, на премьера Русского балета, в Париже будет „дебютировать“ новая танцовщица: Ольга Спесивцева… Я всегда думал, что в жизни одного человека есть предел радостей, что одному поколению позволено восхищаться только одной-единственной Тальони[78] или слышать одну-единственную Патти[79]. Увидев Павлову в дни ее и моей молодости, я был уверен в том, что она „Тальони моей жизни“. Мое удивление поэтому было безграничным, когда я встретил Спессиву, создание более тонкое и более чистое. Этим многое сказано…

Да будет позволено мне говорить таким образом после двадцати лет моей работы в отравленной театральной атмосфере. Я счастлив, что после такого долгого периода, в течение которого сотни танцовщиков прошли передо мной, я еще могу представить Парижу таких артистов, как Мясин, Баланчин, Войциховский и Идзиковский, Данилова, Чернышева и Соколова.

Моя радость тем более велика, что, начав двадцать лет тому назад с Павловой и Нижинским, я пришел к Спессиве и Лифарю. Первые стали мифом. Последние, очень отличные от своих предшественников, перед нами и ждут своей очереди, чтобы перейти в легенду. Эта прекрасная легенда, слишком лестная, легенда славы Русского балета».

Но в тот же день, когда был напечатан этот материал, 26 мая 1927 года, Ольга Спесивцева сильно повредила ногу. Вердикт врачей оказался неутешительным: балерина не сможет выступать на сцене в течение всего сезона. Дягилев был в шоке, ведь на следующий день должна была состояться премьера «Кошечки». Отменить ее нельзя, ведь в таком случае он сорвет сезон.