Мебели было немного, и большая белая комната окнами на закат казалась почти пустой. То, что надо, чтобы отдохнуть от изобилия предметов роскоши, дорогой бытовой автоматики, шикарных машин, ценных бумаг и денег, которое обрушилось на Тину, как пестрая куча детских игрушек из распоротого пластикового мешка.
Вообще-то, бывает и хуже. Этот дележ имущества протекал мирно, без ссор, все наследники полагались на справедливость Тининых решений. Сама она в деньгах не нуждалась (обнуляя банковские счета «Конторы Игрек», Стив перебрасывал средства на ее счета) и решила, что возьмет себе символическую долю, а Хинар обязательно должен получить космическую яхту, даже две, драгоценности достанутся Лейле и Ольге, а собранные Лиргисо картины, скульптуры и антиквариат лучше бы передать музеям… Поскольку все это надо было провернуть нелегально (по галактическим законам выморочное имущество Лиргисо подлежало конфискации), Тина, чтобы не влипнуть, обратилась за помощью к Ликарту Йорму Чил Зелгони, своему адвокату.
Втроем с Хинаром они отправились на одну из вилл Лиргисо, где стояла в подземном ангаре яхта, знакомая Тине по облаку Тешорва. Тина решила отдать ее Хинару.
Адвокат посоветовал всю недвижимость не мешкая обратить в деньги, потом выразил желание осмотреть яхту. Тина с Хинаром замялись и переглянулись: они-то привыкли, но какое впечатление произведут непристойные художества Лиргисо на добропорядочного юриста? Зелгони настаивал, им пришлось уступить.
– Эту яхту я вам тоже рекомендую продать, – произнес адвокат после короткой экскурсии, в течение которой он сумел сохранить невозмутимый вид и не проронил ни слова. – Господин Хинар сможет купить себе другую.
– Да, пожалуй, – согласилась Тина. – Только сначала здесь надо сделать небольшой ремонт, все это ободрать, закрасить…
Рисунок на стене напротив: полудеревья-полулюди с наивным удивлением смотрятся в зеркальное озеро, где отражаются они же, но сцепившиеся друг с дружкой в сладострастных объятиях.
– Госпожа Хэдис! – Невозмутимость Зелгони наконец-то дала трещину, и он уставился на Тину почти с ужасом. – Боги, я надеюсь, это была шутка… Ничего здесь не трогать! Я берусь все устроить за разумный процент, как ваше доверенное лицо. Если не возражаете, сегодня же составим договор. Яхта будет выставлена на аукционе, и вырученных денег вам хватит, чтобы купить два десятка новых яхт такого же класса. Только ничего не трогайте, никакого ремонта! Еще надо собрать все его рисунки, эскизы, наброски на клочках бумаги, все это стоит больших денег. В рекламной кампании нет необходимости… Я бы хотел сделать видеозапись, чтобы показать это искусствоведам.
– Вы думаете, что-то получится? – с сомнением спросила Тина. – Все-таки он был преступником…
– Это в прошлом, госпожа Хэдис. Он умер и больше не будет создавать проблем, а это, – Зелгони обвел рукой вокруг, – принадлежит искусству. Лет через триста о нем будут вспоминать не как о преступнике, а как об оригинальном художнике. Прошу вас, никаких актов вандализма! Возможно, я все же сумею добиться для его наследников официального статуса… Он оставил завещание?
– Только устное.
– Видеозапись есть?
– Нет.
Адвокат осуждающе поджал губы. О том, что свою последнюю волю покойный сообщил, явившись Хинару во сне, ему сочли за лучшее не рассказывать.
– Тогда хотя бы для вас, госпожа Хэдис, я постараюсь добиться статуса законной наследницы, поскольку вы одно время состояли с ним в близких отношениях. В вашей честности я не сомневаюсь, но, ради всего святого, не уничтожайте произведения искусства, даже если вам, как представительнице консервативной манокарской культуры, они кажутся странными и шокирующими.
«Представительницу манокарской культуры» Тина стерпела. Сама напросилась. Иногда она, к собственному изумлению, обнаруживала у себя типично манокарские реакции – те самые, что вызывали у нее раздражение или иронию, когда она замечала их у других.
Зелгони занимался подготовкой к аукциону, а Тина разбиралась с имуществом Лиргисо, не имевшим отношения к его художественному творчеству. Нужные документы нашлись в сейфах, вскрывать которые пришлось Стиву.
«Из Стива сделал взломщика, а из меня – бухгалтера. Ну, спасибо! Явился бы ты мне, как Хинару, во сне, я бы тебе сказала, что об этом думаю…»
Может, он и пытался, но Тина словно стеной была отгорожена от всего потустороннего, и он не смог к ней пробиться.
Эта морока с дележом наследства отнимала массу времени, однако Тина решила, что доведет дело до конца. Во-первых, все наследники – это люди, к которым она хорошо относится, во-вторых, она была признательна Лиргисо за то, что он все-таки дал Полю возможность спастись. На Сагатре все могло закончиться хуже.
Почему он умер – сколько Тина ни задумывалась об этом, остановиться на однозначном ответе не могла. Не успел вовремя телепортироваться, на какую-то несчастную секунду опоздал? Или он возомнил себя полубогом и думал, что ему все нипочем, какое бы оружие против него ни применили? Или это было самоубийство?
В последнее время он как будто начал меняться, особенно после Вьянгаса, даже его чувство к Полю понемногу становилось все менее жестоким и эгоистичным. Также удивившая всех забота об Амине и ее будущих детях… Впрочем, Тину не покидало ощущение, что с Аминой у него связан какой-то отчаянный расчет… хотя какие могут быть расчеты, если его больше нет в живых? Но если допустить, что у него появились зачатки доброты и порядочности – качества, которые он всегда считал гибельными, ненужными! – эта внутренняя перемена могла настолько напугать его, что он воспринял ее как свой крах и предпочел смерть. Тине это объяснение казалось правдоподобным.
Однако перемены могли быть и мнимыми. Он ведь был могндоэфрийцем, Живущим-в-Прохладе, и всегда стремился нравиться окружающим. Если он, все больше усваивая человеческую культуру, принял к сведению, что люди ценят доброту и порядочность, – при его-то адаптабельности… Ради хороших отношений с Полем и Тиной он мог проявлять качества, которыми на самом деле не обладал. А его смерть могла быть следствием лярнийских стереотипов: энбоно – раса самоубийц, и пусть Лиргисо не отдал себя на съедение Флассу, как того требовала традиция, его подсознание нашло окольный путь для выполнения программы, заложенной могндоэфрийской культурой.
Размышления об этом настраивали на грустный лад, но вид из окна помогал Тине стряхнуть зыбкое и неопределенное, липнущее к душе настроение.
Ивена и Лейла вернулись на Нез, поскольку «Конторы Игрек» больше не было. Лейла носила траур. А Ольга Лагайм улетела на Землю-Парк, Тина ее так до сих пор и не видела.
– К ней в телохранители какой-то гинтиец напросился, – сообщил Тине Джеральд, их общий друг. – Вроде как бывший спецназовец, служил неизвестно где, без рекомендаций. Я отговаривал, не послушала.
– Гинтиец, говоришь? – переспросила Тина. – Может, я его знаю.
– Тогда, конечно, другое дело.
Амину по новым документам звали Белинда Марваль. Темноволосая девушка лет восемнадцати-двадцати, с шелковистой смугловатой кожей и выражением лица, неуловимо напоминающим прозрачный и печальный осенний пейзаж. Стив постарался сделать ее привлекательной. Превращение тела киборга в человеческое плюс омоложение организма – слишком дерзкий вызов законам природы, но Стив нашел лазейку: он провел трансформацию в пространстве Фласса, которое хотя и принадлежало этой Вселенной, было в то же время автономным, обособленным.
