не принимал.
В апреле 1936 г. заговорщики условились, что тайным командиром будущего восстания будет генерал Мола, хотя наиболее эффективным военачальником считали Франко. Мола и Франко всеми силами пытались избежать ошибки Примо и хотели заранее договориться о целях и задачах переворота. Но оказалось, что это невозможно. Лишь некоторые из заговорщиков были монархистами (которые также делились на лагеря — альфонсистов и карлистов); некоторые склонялись к корпоративистской диктатуре, а некоторые — к полуавторитарной республике. Единственной их точкой соприкосновения была идея военного мятежа с целью спасения Испании от «врагов», а о конституции речь вообще не шла. Конституция была «акцидентальна» по отношению к главной, важнейшей задаче — свержению демократии авторитарным путем, вне зависимости от типа авторитаризма, и очистке страны от политических противников. Когда неожиданно погибли Мола и другие генералы, оказавшийся у власти Франко, подсуетившись, смог создать режим авторитарной диктатуры. Затем он призвал к себе на службу фашистов, позволял и себе высказывания фашистского толка, если в том была политическая необходимость. Но мятежники гораздо лучше представляли себе антииспанский элемент, на который нападали, чем политическую конституцию истинной Испании.
Мятеж начали готовить в рядах полутайного военного общества «Испанский военный союз» (ИВС), в котором числилось 3436 офицеров (четверть действующего офицерского корпуса) плюс 1843 офицера в отставке и 2131 унтер-офицер. Противостоящая ИВС республиканская организация «Республиканский антифашистский военный союз» (РАВС) насчитывала лишь 200 офицеров, больше унтер-офицеров и полицию Штурмовой гвардии, преимущественно в Мадриде. Главным свершением РАВС стало совершенное в начале июля убийство лидера «Испанского обновления» (и бывшего министра в кабинете Примо де Риверы) Кальво де Сотело, которого весьма уважали правые. Для некоторых правых это была последняя капля, для других — только предлог к активным действиям, поскольку заговор на тот момент готовился активно вот уже несколько месяцев. И началось восстание. Во время него четверть офицерского корпуса сохранила верность республике, две трети встали на сторону мятежников. Похожим образом раскололись и ряды Национальной гвардии, а недавно образованная Штурмовая гвардия почти целиком осталась на стороне республики.
На карте 9.3 мы видим изначальную линию фронта гражданской войны; здесь переплелись схемы логистики, как военной, так и политической. Изначальное разделение на две Испании — националистскую и республиканскую — совпадает отчасти с прежним распределением левых и правых сил, отчасти с границами регионов, где располагались военные части. Республиканцы, что вполне предсказуемо, сохранили за собой Каталонию, Валенсию плюс сельские районы на севере, где царили радикальные настроения. Здесь республиканцы формировали социалистические и анархистские ополченческие отряды. Политическим бастионом националистов была оставшаяся часть Кастилии и Леона; здесь к ним присоединились не только армейские новобранцы, однако добровольцев-фалангистов было относительно немного. Мадрид был расколот, поскольку здесь было слишком много представителей как богачей, так и рабочего класса, а кроме того, столица служила оплотом как для старорежимного государства, так и для новоиспеченной республики. В конечном итоге Мадрид выступил на стороне республики, при активном содействии основных частей и подразделений республиканской Штурмовой гвардии. В Каталонии определенные культурные особенности вкупе с высоким уровнем промышленного развития привели к распространению левых течений среди рабочих и либерального республиканизма у представителей среднего класса; и тем и другим была не по душе насаждаемая правыми централизация. Поэтому во время войны Барселона превратилась в революционный бастион. Соседнюю Валенсию к умеренной прореспубликанской позиции подтолкнули местные секуляристские и сепаратистские настроения.
Карта 9.3. Гражданская война: первоначальные зоны влияния, июль 1936 г.
В Андалусии левых было намного больше, что предсказуемо; однако они были быстро разбиты наступающей франкистской Африканской армией. Из этого региона к националистам решили присоединиться очень немногие сочувствующие, а к «Фаланге» и того меньше[53]. Далее на западе, на границе Экстрамадуры со старой Кастилией, усилились прокатолические и франкистские настроения. На северо-западе, в Галисии, католицизм и «касикизм» слабели и уступали место мягкому регионализму, отсюда и умеренная поддержка Франко; из этого региона имел место приток в ряды националистов, но в фалангисты почти никто не пошел. Для жителей Астурии, пережившей трагедию 1934 г., выбор стороны в войне зависел от классовой принадлежности: рабочие в большинстве своем выступили за республику, буржуазия за националистов. Баскская элита колебалась: они не доверяли левым, но, поскольку республиканцы обещали им автономию, в большинстве своем выступили на их стороне. При этом в соседней Наварре регионализм имел правый уклон — вследствие преобладания там католиков и карлистов, а также гарантий автономии, которыми наваррцы успели заручиться у националистов. Отсюда, соответственно, пришло больше всего новобранцев в «Фалангу», а также в карлистское ополчение (Blinkhorn, 1975; Payne, 1980: 427–428).
Если рассматривать особые случаи, то мы обнаружим единственную стоящую особняком группу, при этом весьма крупную: это мелкие крестьяне-собственники. В глазах ассоциаций крестьянских хозяйств республиканцы и социалисты были в целом партиями недружественными, поскольку за их счет потакали чернорабочим и городским потребителям.
В Кастилии, Леоне и некоторых других регионах церковь успела внедрить некоторые «социал-католические» учреждения — банки, кооперативы, предоставляющие сельхозтехнику и оказывающие рыночные услуги, профессиональные и социальные организации. Церковь и занятые в ней именитые светские люди взяли на себя руководство всеми социальными инициативами. Таким образом, в силу развития школ, в силу роста набожности среди женщин, под влиянием газет и местных политических партий католические крестьяне все сильнее настраивались против светского республиканизма и социализма (Montero, 1977; Castillo, 1979; Perez Diaz, 1991: 47–49, 96-100, 177). Эти крестьяне прежде составляли большую часть членов марионеточной партии Примо де Риверы. В 1930-е они же составляли становой хребет Конфедерации автономных правых. Вот почему в 1936 г. они предсказуемо склонились к Франко, раз навсегда опровергнув своим примером утверждение, что за националистов стояла исключительно буржуазия. Однако в Леванте точно такие же бедные и средние крестьянские собственники отличались другими политическими взглядами: здесь на пути экономических классовых интересов и социального католичества встали антиклерикализм и региональная неприязнь к Кастилии. Эти крестьяне прежде голосовали в основном за республиканцев и теперь объявили себя сторонниками республики. Ни одна из категорий крестьян не придерживалась экстремистских взглядов — они просто были в разных лагерях. То же можно сказать и об аграрных классах Каталонии и Страны басков (республиканцы) в противопоставлении наваррцам (карлисты, позднее националисты). В этих случаях на выбор лагеря влияли регионально-религиозные конфликты, а не аграрный характер производственных отношений (Preston, 1984). Для Примо и для Франко ключевое значение имели консервативные католики. После поражения Примо многие из них заразились корпоративистскими и фашистскими идеями. Факт, что Франко был способен провозгласить «священный крестовый поход», имел значение не только для победы в гражданской войне, но и для последующего стабильного существования его режима (Lannon, 1984: 35–58; 1987: 203–234; Morodo,
