они тонкие». Она быстро постирала их и положила сушить на полотенце. Она тихонечко напевала с зажатой во рту сигаретой. «А кофе? Я забыла про кофе! Пойду выпью его в кафе напротив».
Она зашла в комнату, где спала Эрмина. «Немного беспорядка, но пахнет приятно». Алиса прибрала пару туфель, креп-сатеновую пижаму, щетку для волос. Грустный серый день во внутреннем дворике становился веселым, просачиваясь через розовые занавески с черными цветами. «Здесь шикарнее, чем во времена папаши Эд, — отметила Алиса, — но мне больше нравится в мастерской. Эта комната, как и сама Эрмина, полна множества незнакомых мне вещей».
Напевая вполголоса: «Кофе чудесный напиток…», она вновь надела свою маленькую траурную шляпку и стала спускаться. На втором этаже женщина, бежавшая ей навстречу, налетела на нее и извинилась.
— Эрмина!
— Да.
— Что случилось?
— Ничего… Пропусти. Я тороплюсь…
Эрмина споткнулась, и Алиса крепко обняла ее за талию. Маленький черный берет, заколотый золотой розой, упал, но Эрмина не нагнулась, чтобы подобрать его.
— Я поднимусь вместе с тобой. Держись за перила, — сказала Алиса. — За перила держись, говорю тебе.
Она на ощупь подобрала бархатный берет, впустила сестру в мастерскую и подтолкнула ее к кожаному дивану. В Эрмине с непокрытой головой и разметавшимися по лбу светлыми волосами ничто не вызывало беспокойства, если бы не ее бледность и не беспрерывно вращающиеся зрачки, которые бегали справа налево, слева направо так, как если бы она читала книгу.
— Ты выпила? — спросила Алиса.
Эрмина отрицательно покачала головой.
— Ты ела? Тоже нет? Ты не ранена?
Она быстро схватила сумочку своей сестры, но не нашла там никакого оружия.
— Подожди минутку.
Она принесла бутылочку шампанского, наполнила стакан до половины.
— На. Нет, нет пей. Теплое шампанское лучшее из рвотных… Что с тобой происходит, моя девочка?
Эрмина отвела стакан от своих влажных губ и впилась взглядом в сестру:
— Я не твоя девочка! Я стреляла в мадам Ляк… в мадам Уикенд!
— Что?
— Я стреляла в мадам Уикенд. Сколько раз я должна тебе это повторять?
Она опорожнила стакан и поставила его. Алиса опустила голову и потерла свои пальцы, которые начали неметь от холодных мурашек.
— Она… мертва? — спросила Алиса.
Эрмина зло вскинула плечами.
— Если бы! Я слишком неловка для этого. Нет, она не умерла, она даже не ранена!
— Но это уже известно? Тебя арестуют? Эрмина, это правда, что ты мне говоришь? Моя Миночка…
Эрмина заплакала, всхлипывая словно ребенок:
— Нет, меня не арестуют… Мне это не удалось… Она посмеялась надо мной… Она мне сказала, что я могу убираться к себе… что она даже не будет обращаться в полицию… Что я просто дура… Она мне также сказала, что это у меня в крови… О! Алиса…
Она со злостью прижала кулаки к глазам.
— Свидетелей не было?
— Нет. Вначале не было.
— А потом?
— А потом…
Эрмина замолкла, сделала несколько шагов в узком пространстве между роялем, письменным столом и окном. Она бессознательно ходила с опущенными вдоль бедер руками, ссутулив спину и втянув живот, как это делают изнемогающие от усталости манекенщицы.
— Даже не знаю, зачем я тебе все это рассказываю, — резко сказала она. — Ну да ладно… А потом вошел он, Леон… мосье Уикенд. Так как я не должна была находиться там в это время, он вздрогнул от удивления. Тогда мадам Ляк… Мадам Уикенд сказала ему, что я попросила отпустить меня, так как я плохо себя чувствую. Глядя на лицо, какое у меня было в то время, он мог в это поверить.
— А револьвер?
— Она спрятала его в ящик. Такое старье… Он вообще не действовал. Представляешь, какой я имела вид с револьвером, зажатым в руке, который только щелкал, когда я нажимала курок.
Она стала смотреть рассеянным взглядом на улицу, покусывая губы и съедая помаду.
— Ну а она? — настаивала Алиса. — Как она себя вела?
— Она? Да никак. Она мне выкрутила руку…
Эрмина немного приподняла край своего рукава, потом опустила.
— Она подняла револьвер. Вот и все. О! Ты ее совсем не знаешь…
— Ты сказала, что потом вошел мосье Уикенд. Что он сделал, когда ты уходила?
— Ничего, — ответила Эрмина. — Он мужчина, — продолжала она с горечью. — Ты когда-нибудь встречала мужчину, который бы сделал хоть один жест в тот именно момент, когда этого от него ждешь?
— Не часто, — сказала Алиса. — Но я встречала женщин, которые, как ты говоришь, делали жесты довольно идиотские… Ты все же не станешь утверждать…
— Спокойно, детка, спокойно. Каждому свое.
Удивленная, старшая сестра подняла глаза на высокую смуглую молодую женщину, которая была похожа на нее, если не считать светлых волос и болезненной худобы, и которая никогда в своей жизни и не помышляла называть ее «деткой», да еще развязным и покровительственным тоном. Алиса внезапно почувствовала себя беспричинно усталой, вытянула ноги на диване и мысленно пожелала чашку горячего кофе и присутствия Мишеля, его легкомысленного молчания после обеда, шелеста иллюстрированных журналов, которые он просматривал…
— Послушай, Эрмина…
Движением руки младшая сестра отмела то, что собиралась сказать Алисе.
— Нет. «Послушай, Эрмина». Это то же, что и «Видишь ли, малыш» из уст умудренного опытом отца, обращающегося к своему сыну. А ты совсем не умудренная опытом, Алиса…
— Не меньше, чем ты, во всяком случае…
— Меньше, чем я. Тебе никогда не приходилось заниматься самой тяжелой женской работой, которая заключается в том, чтобы завоевать себе мужчину. Мы вчетвером, мы вкалывали больше, чем четверо, смеялись немного меньше, чем четверо, а потом тебе, тебе Мишель достался без всякого усилия. Ведь, если честно, ты не особенно себя утруждала! О Бизуте я не говорю — это отрезанный ломоть.
Вся дрожа, она остановилась на мгновенье у окна и набросила на плечи двусторонний плед в широкую клетку, который по ночам использовался как дополнительное одеяло. В памяти Алисы Эрмина воскресила ту Алису, двадцати пяти лет, которая, закутавшись в этот же плед у этого же приоткрытого окна, поджидала три хриплых гудка жалкого, маленького, еле ездившего автомобиля, которым управлял Мишель.
— Любовь, — заговорила Эрмина, — когда она взаимна, не требует особых усилий. Тебе ни с кем не надо было бороться, между тобой и Мишелем все было ясно.
— Но разве твой роман с мосье Уикендом — это не любовь?
Эрмина повела своими дрожащими от волнения плечами, сжала руками свои пылающие щеки.
— Конечно… Нет… Ты сама должна догадаться…
— Прошу прощения, — оборвала ее Алиса. — Но мне незачем «догадываться самой». Беспочвенные предположения никогда не входили в правила нашей семьи. Как, впрочем, и оскорбительные расспросы. Я послала бы тебя подальше, если бы
