— Оклемался? — с неприятной усмешкой спросил Туберон, наблюдая, как лицо Макробия постепенно приобретает свой обычный пергаментно-желтоватый цвет.
— Ты?! — воскликнул купец и в невольном страхе замахал руками, будто отгоняя страшное видение.
— А то кто же? Успокойся, Макробий, ты среди друзей.
При этих словах Туберона лицо Оронта покривила злобная ухмылка. Многозначительно глядя на Макробия, он достал из перемётной сумы железные щипцы и сунул их в пылающие угли.
Не отводя взгляд от змеиных глаз Оронта, купец с трудом выговорил:
— Что… т-тебе… н-нужно?
— Вот так бы сразу, — благодушно отхлебнул Авл Порций глоток вина из чаши. — Мне сегодня недосуг тут тары-бары с тобой разводить, нужно спешить на воинскую потеху — она обещает быть весьма интересной. У меня к тебе несколько вопросов. Возможно, и не весьма приятных для твоей персоны, но, увы, дорогой мой Макробий, служба. И хочу напомнить, что ты, как и твой покорный слуга, — он церемонно поклонился, — граждане Рима. А это, знаешь ли, обязывает кое к чему.
— Говори, я слушаю, — собрав всё своё мужество, горбун пронзительно посмотрел на постную физиономию бывшего приятеля.
— Не встречался ли тебе где-нибудь в Таврике царевич Митридат? Это главный вопрос, и подумай хорошенько, прежде чем ответить, — с угрозой произнёс помрачневший Туберон.
— Нет, — коротко выпалил Макробий, смело выдержав испытующий взгляд Авла Порция.
— Верю, — с разочарованием сказал римский агент.— Очень похоже на правду. Ладно, второй вопрос: а не знаешь ли ты, где сейчас находится наш общий знакомый Рутилий?
По тому, как Авл Порций и Оронт обменялись молниеносными взглядами, всё ещё не утративший остроту ума и проницательности из-за вышеназванных перипетий Макробий понял, что им всё уже известно, и они просто испытывают его. Мысленно испросив у богов прощения за невольное предательство своих освободителей, он ответил почти без запинки:
— Знаю.
— Ну-ну, говори, я весь внимание.
— Когда ты меня предал пиратам-киликийцам, Рутилий помог мне обрести свободу, — с вызовом ответил купец.
— Кто старое помянет… — поморщился Туберон — для него эти воспоминания были как соль на открытую рану. — Обстоятельства, мой дорогой Макробий, иногда бывают выше всяческих благородных соображений. А как бы ты поступил на моём месте?
— Не знаю… — нахмурился Макробий, в глубине души сознавая правоту соотечественника.
— То-то и оно… Ладно, это всё детский лепет. Где Рутилий?
— В Пантикапее. По крайней мере был год назад. Я ссудил его деньгами и… — купец едва не проговорился, что он ещё и помог устроиться беглому бунтовщику на службу к царю Перисаду.
— Что — и? — взгляд римского агента, казалось, готов был пробуравить Макробия насквозь.
— И подарил воинское снаряжение, — отважно соврал Макробий, стараясь не выдать себя ни единым движением.
— Благодетель, — криво ухмыльнулся молчавший до сих пор Оронт.
— Опять-таки — обстоятельства, — назидательно изрёк Туберон, довольный покладистостью обычно строптивого купца.
Только теперь он до конца поверил Макробию — сведения, добытые Оронтом, полностью совпадали с признаниями купца. К счастью для горбуна, перс так и не раскопал, кто дал рекомендации Рутилию, Пилумну, Руфусу и Савмаку для поступления в царские хилии.
— И последнее, — на лице Туберона появилось слащавое выражение. — Ты тут заикнулся о деньгах, что ссудил этому клятвопреступнику Рутилию…
— Своему освободителю, — с вызовом перебил его Макробий.
— Не придирайся к словам. Смысл и так понятен. Так вот, дорогой мой Макробий, мы, знаешь ли, понесли некоторые затраты ради нашей знаменательной и долгожданной встречи. А поскольку ты, как истинный гражданин всемогущего Рима, обязан помогать соотечественникам в этих варварских краях и словом и делом, поэтому не грех тебе наши затраты — весьма солидные! — возместить. Не так ли?
Макробий уже давно понял, к чему они в конце концов придут, а потому лихорадочно пытался найти выход из западни, устроенной ему сладкоголосым «приятелем» с волчьим оскалом. Но, увы, даже его незаурядный практичный ум, изощрённый в разных коммерческих махинациях, был беспомощен против грубой силы и жестокости этих двух негодяев.
— К сожалению, мои дела сейчас в упадке, — сделал скорбную мину ростовщик. — Да и что можно иметь в этих нищих, полупустынных краях, где войны не прекращаются ни на один день?
— Не прибедняйся, старый скупердяй! — весело подмигнул ему Туберон, ожидавший нечто подобное — уж он-то достаточно хорошо знал невероятную прижимистость и жадность ростовщика. — На охрану тебе хватало, и с лихвой. Кстати, должен сказать, что теперь твои расходы сократятся — нанятые тобой каллатийцы уже больше не станут просить прибавки к жалованию, разве что оттуда… — он показал пальцем вниз.
Оронт злобно расхохотался. Не разжимая губ, засмеялись и персы, до сих пор безмолвными тенями таившиеся в тёмных углах комнаты.
— Сколько ты хочешь? — с отчаянностью обречённого прошепелявил горбун.
— Двадцать талантов серебром, — с грубой прямотой ответил Туберон — ему уже начал надоедать этот театр. — И как можно быстрее.
— В своём ли ты уме?! — поражённый в самое сердце, воскликнул Макробий. — Такой суммы я не видывал уже лет пять.
— А вот это уже твои заботы, — сказал Авл Порций, вставая. — Мне пора. Я оставлю тебя, чтобы не было скучно, вот с этими милыми созданиями, — смеясь, он ткнул пальцем в сторону низколобых подручных Оронта с неподвижными глазами хладнокровных убийц. — Когда они с тобой побеседуют, ты найдёшь и тридцать талантов. Но я не жаден, в отличие от тебя, а потому больше мне не требуется. Я уже говорил — всего лишь возместить убытки, не более. Так что думай, и побыстрее. Когда я вернусь, твои послания к собратьям по ремеслу, у которых ты держишь деньги, должны лежать на этом дифре. Письменные принадлежности тебе доставят в один момент. Пока, Макробий, — и, посмеиваясь, Туберон вместе с Оронтом вышли вон.
Помертвевший Макробий в каком-то оцепенении наблюдал за вяловато-размеренными движениями палачей. Негромко болтая о чём-то своём, они деловито подбросили углей в жаровню, затем достали ремни, чтобы привязать его к скамье, попутно поспорив о качестве местной кожи, не шедшей ни в какое сравнение с понтийской…
Всецело поглощённый ужасным созерцанием приготовлений к пытке, ростовщик, как и палачи, не заметил медленно отворяющейся двери. И только когда в комнате сверкнули акинаки, и раздались чуть слышные предсмертные хрипы персов, он увидел, что логово Оронта заполнили какие-то люди, безмолвные и безголовые. Впрочем, когда прошёл первый испуг, Макробий понял, что головы пришельцев скрыты под толстыми стёгаными шлемами-башлыками с прорезами для глаз, с нашитыми поверх прочной ткани металлическими чешуйками.
