— Да что ты!
— Я должна была это сделать. Видишь ли, сделать нечто подобное… Я не могла позволить тебе… Я должна была сделать это сама. Надеюсь, ты меня простишь.
— Но, дорогая моя… что ты сделала?
— Ничего особенного. Сказала ему, кто я такая. И кто он такой. Кто-то вошел… Я не знаю, но, думаю, он мог попытаться меня убить.
— Ах, дорогая моя, вот этого-то я и боялась.
— Я сходила в полицию. Там был бригадир, такой большой, совершенно невозмутимый мужчина — в конечном счете как раз то, что нам было нужно. Знаешь, мы все просто ополоумели. Здоровенный детина. Он вел себя так, будто разнимал двух вопящих домохозяек.
Бейтс задумалась.
— Странно. Я хочу сказать, мне казалось, что веду себя разумно. Проклятие, молоко убежало. Нет, ну какова. Чокнутая старая дура. Ты, конечно, права.
— Я хочу сказать, я заварила всю эту кашу. Я не могла позволить это тебе и остальным. В военное время — да, тогда, конечно, у тебя не было выбора. Полиция либо напугана, либо парализована. Но сейчас… это показалось бы плохой теологией…
— Да.
— Я подумала: мой муж, я хочу сказать… он бы не позволил сорваться с цепи ни тебе, ни мне. Я была готова убить этого человека, и я подумала, что не могу тебе позволить. А полиция… мы все считали их никчемными, но, честное слово, это самое лучшее, что мы могли сделать.
— Моя бедная лапочка. А я хотела тебе помочь.
— Но ты это уже сделала.
Как бы там ни было, человеку нужно смеяться. Впоследствии, когда ее друзья рассказали о своем разговоре Арлетт, все-таки посмеялась.
А было это так.
— Послушай, Хилари, — сказал Дэн, — ведь не собираешься же ты на самом деле делать бомбу, а?
— Ах, не будь таким глупым. Мне нужно было что-то сказать, ведь так?
— Я весь вечер раздумывал, — сказал Дэн. — Я почти принял решение. Вряд ли оно тебе понравится, но я собираюсь идти в полицию.
Хилари поразила его своим видом крайнего облегчения.
— Ты хочешь сказать, что согласна? — спросил Дэн, не вполне в это веря.
— Ну конечно.
— Я хочу сказать, противно это делать. Это вроде как идет вразрез с принципами. Но мне не кажется, что у нас есть выбор.
— Я также могу признаться, — созналась Хилари. — Если бы ты этого не сделал, это сделала бы я.
— Не сказав мне? — спросил он, потрясенный.
— Ну, думаю, я бы в конце концов это сделала, после того как извелась бы вся.
— Ты думаешь, она бы действительно бросила бомбу, эта милая старушка?
— О да. Я бы тоже бросила, то есть я не знаю, хватило бы у меня мужества. У нее оно есть. Подумай — быть убитой на месте или быть арестованной, знать, что тебя расстреляют на следующий день. Но человек делает то, что он должен делать. Разница в том, что мы бы сидели здесь в сомнениях. А она бы нет.
— Теперь нам лучше покончить с сомнениями.
— Не пойти ли нам вместе? — спросила Хилари застенчиво.
— Я спрашиваю себя, не опередили ли нас, — сказал Дэн. — Ты не заметила Арлетт?
— Как она выскользнула на улицу, вся белая? Да, я видела. Но это, знаешь ли, ее право. Ее нельзя было останавливать.
— Ты думаешь, она сделала что-то мелодраматическое? — спросил Дэн, когда они уже остановились у полицейского участка.
— С этим мы ничего не можем поделать, — твердо сказала Хилари. — Каждый несет ответственность за что-то свое.
— Я чувствую себя ужасным болваном, — сказал Дэн.
— И с этим тоже ничего не поделаешь.
— И что я, черт возьми, стану говорить?
— Надеюсь, ты не думаешь, что я тебе это подскажу.
Дэн без удовольствия посмотрел на «свою ужасную женщину» и поднялся по ступенькам.
Полисмен в униформе, сидевший в приятной духоте за своим пультом, зевнул и отодвинул стеклянную створку.
— Меня зовут де Ври, — запинаясь, произнес Дэн. — Это — моя жена.
— Что? Говорите.
— Я хотел бы как можно быстрее связаться с вашим начальством. Я располагаю важной и срочной информацией.
— По какому вопросу?
— Относительно убийства комиссара Ван дер Валька.
— Вы шутки шутите или как? Сколько вас еще?
— Что значит «шутки шучу»? — в бешенстве крикнул Дэн.
— Хватит валять дурака, приятель, — сказала Хилари своим голосом принца-консорта.
— Сэр!
— Ну что там еще? — сердито спросил инспектор ночной смены.
— Два человека с информацией, как они говорят, относительно убийства Ван дер Валька.
Инспектор вытаращил глаза, предпринял перед своим подчиненным попытку подавить недоверие, смущение и раздражение, но не смог удержаться от того, чтобы бросить взгляд крайнего отвращения в другой конец комнаты. В одном углу сидели Трикс и Вилли с выражением добродетельной глупости на лицах. Луи Принц и Сент, находившиеся в противоположном углу, выглядели утомленными. Между ними внушительных размеров полицейский в униформе уставился со спокойным безразличием на свои ботинки. За другим письменным столом, в другом конце комнаты, здоровенный бригадир привязывал бирки к спусковым скобам маленького антикварного посеребренного револьвера и 9-миллиметрового пистолета «люгер».
— Ну так приведите их, — раздраженно сказал бригадир, — и подождите здесь вместе с ними.
Он встал, прошел во внутренний кабинет, грузно уселся за комиссарский письменный стол, взял телефонную трубку и сказал:
— Главное управление.
— Это целесообразно, — сказал я с мрачной торжественностью, — то, что человек погибает ради людей.
— Но это должно быть добровольно, ведь так? — ответила Арлетт.
— Я полагаю, так.
В голове у меня царила полная неразбериха. Я подлил немного виски, сознавая, что и так уже перебрал.
— Стрелять в кого-то, или вешать, или гильотинировать — от этого просто тошнит. И никому от этого не становится легче. А вот Макс Кольбе…
— Кто это такой?
— Ох, ну и темнота же ты. Макс Кольбе — польский священник из Аушвица[97], который добровольно вышел и предложил себя, когда брали заложников. Его почитают за святого.
— Мы нуждаемся в таковом.
— Они морили его голодом две недели, а потом у них лопнуло терпение, потому что Кольбе все никак не умирал. И тогда — инъекция карболовой кислоты.
— Теперь я вспомнил, — сказал я запоздало, как обычно. — Он смеялся.
