Переехав в Чикаго, Миша Коренман взялся за организацию моей шахматной школы. Идею поддержал работавший тогда губернатором штата Иллинойс Барак Обама, откликнувшись на наше предложение благожелательным письмом. Сейчас обе мои американские школы благополучно работают. К счастью, перед отъездом из Линдсборга Миша воспитал себе достойную смену на посту директора учебного заведения, поэтому за благополучие местной школы пока можно не беспокоиться. Я давно уже не был в Канзасе, но встречаю команду школы на разных чемпионатах, и, судя по их успехам, дела идут совсем не плохо. Сейчас уже без ложной скромности могу сказать, что мои американские школы – сад, где выращивают чемпионов США по шахматам в разных возрастных категориях.
В некоторой степени развитием шахматных школ занимается и Фонд мира. Конечно, это далеко не первая статья его деятельности, но по мере возможности Фонд принимает участие в благотворительных шахматных проектах. В принципе любую из моих школ можно назвать благотворительным проектом, ведь одно из моих главных условий при их создании – обучение должно быть бесплатным. Так что в роли благотворителя в данном случае выступают государства, местные и региональные власти, какие-то заинтересованные спонсоры. Я никогда не мечтал о том, чтобы мои школы штамповали гроссмейстеров, я уверен, что особый талант – явление редкое, но шахматы – это игра, прикоснувшись к которой, каждый может перестать мыслить штампами, научится решать самые сложные задачи с помощью нестандартных подходов. А что касается участия Фонда мира в создании шахматных школ, то оно ориентировано скорее не на шахматы, а на нормальные человеческие отношения и возможности. Не так давно совместно с Благотворительным фондом Святителя Николая Чудотворца мы организовали обучение шахматам в школах-интернатах для детей-сирот и детей с ограниченными возможностями. Кроме того, в разные годы Фонд мира передавал шахматный инвентарь и специальные пособия в школы-интернаты для слепых и глухих детей в Башкирии, Челябинской, Свердловской и ряде других областей. Продвижение ли это шахмат? Да, но в меньшей степени, чем просто продвижение жизни, превращение ее в более доступную и полноценную для каждого человека.
Все, что я делаю для развития шахмат, делаю исключительно по велению души. Делаю ради игры, а не ради славы. Но не могу отрицать, что признание заслуг – приятные моменты, согревающие сердце. Все-таки, на мой взгляд, судьба признанного при жизни Пикассо намного заманчивее, чем у Пиросмани или Ван Гога. Когда поощрением тебе лишний раз демонстрируют, что все, что ты делаешь, нужно и важно, хоть ты это и понимаешь без всяких доказательств, то поощрение это разливается в душе приятным бальзамом, испив который, обретаешь новые живительные силы для дальнейшего движения. Для меня такими наградами стали полученный в две тысячи шестнадцатом году от Министерства спорта – знак «За заслуги в развитии физической культуры и спорта» и награда, полученная за продвижение интересов российского спорта на международной арене, которую я получил в декабре девятнадцатого года на вручении Национальной спортивной премии в номинации «Спортивная солидарность».
Награды – это всегда почетно, приятно, ценно, но все же сиюминутно. Намного ценнее сами проекты, которые эти награды принесли. Ведь кубки, медали, статуэтки – всего лишь украшение полки, а шахматные школы – украшение интеллектуального будущего страны.
Шахматы за решеткой: зачем?
Если деятельность по развитию шахмат среди юного населения ни у кого не вызывает никаких вопросов, то мое сотрудничество с пенитенциарными учреждениями находит понимание далеко не у всех. Общество легко ставит человеку клеймо, забывая о самых важных догмах и нравственных принципах: милосердии, сочувствии, сострадании, прощении. Но народная мудрость не просто так всем советует не зарекаться от сумы и от тюрьмы. За решетку часто попадают люди, вполне способные к нормальной жизни, совершившие какую-то ошибку, оступившиеся, допустившие правонарушение, но не желающие совершать его вновь. Так почему надо считать колючую проволоку забором, отделяющим их от любых проявлений нормальной жизни? Я считаю, что, наоборот, людям надо давать второй шанс и, пока они отбывают наказание, постоянно напоминать и показывать, что другая жизнь есть, она существует и доступна для них ничуть не меньше, чем для другого свободного человека. Сейчас на Западе, безусловно, зашкаливает понятие толерантности, которая доходит до абсурда. Но это нисколько не мешает быть в меру гуманным, стараться принимать особенности других людей, протягивать руку помощи и проявлять толерантность там, где это действительно необходимо. Мне кажется, что гуманное отношение к заключенным – это абсолютная норма поведения, а не какая-то неслыханная редкость, которая должна удивлять, поражать и тем более вызывать протест. Я ни в коем случае не призываю проявлять снисхождение к маньякам, педофилам, детоубийцам и другим подобным мерзавцам, которые не заслуживают называться людьми, но в колониях гораздо больше другого контингента – заключенных, преступления которых не жизненная философия и не предмет гордости. Так почему нельзя немного помочь им и хоть как-то скрасить дни, проводимые в тюрьме?
Программой продвижения шахмат в колониях я начал заниматься в девяносто девятом году, когда в Тверской колонии мы собрали заключенных, проявлявших особый интерес к игре, из семи областей Центральной России. Тогда перемещение заключенных из одной колонии в другую по гуманным соображениям считалось чем-то из ряда вон выходящим и просто необъяснимым. Помню, как прибывший на игру из Вологодской колонии молодой парень по фамилии Тихонов на пресс-конференции с улыбкой рассказывал, как на одном из этапов пересылки капитан увидел его предписание:
– Пересылается в Тверскую колонию для… для чего?! – Тихонов театрально пучил глаза и старательно изображал глуповатое недоумение. – У него натурально глаза на лоб полезли. Смотрит на меня, потом снова в бумажку, опять на меня глядит и не поймет, что за фигня происходит. То ли издеваются над ним, то ли липу какую подсунули. А в документе все печати на месте, ничего не попишешь. Там черным по белому значится, что пересылаюсь для встречи с чемпионом мира по шахматам. Ну, капитан покумекал, усы пожевал, репу почесал да и выдал, пожав плечами: «Перепились они там все наверху, что ли?»
Тихонов, кстати, играл недурно, имел все шансы на ничью. Он показался мне вполне приятным парнем. Знаю, что происходил он из нормальной семьи. Но оступился, совершил убийство по малолетке, но пока ждал суда, стал совершеннолетним и был осужден по всей строгости. А в колонии вел себя хорошо, проявлял дисциплину, стал начальником отряда, в шахматы соответственно играл очень прилично и был чемпионом колонии.
Не могу сказать, что не испытываю волнения на подобных встречах. Конечно, понимание того, что это люди, преступившие закон, заставляет немного беспокоиться. Тем более что во время сеансов происходили разные ситуации. Так, например, в Рязани я проводил игру в колонии для особо опасных преступников. Сеанс одновременной игры проходил в Доме культуры, построенном в сталинские времена: небольшая сцена и места для зрителей. Столики с досками поставили на сцену, офицеры-охранники расположились в зале внизу. Я начал сеанс, играю, перехожу от стола к столу и почти сразу обращаю внимание на одного из заключенных. Изъеденное оспой лицо, руки в наколках, угрюмый взгляд исподлобья, сведенные к переносице косматые брови – все говорит о том, что сидит человек давно, возможно, не впервые и, скорее всего, заслуженно. Обратил он на себя мое внимание не только внешним видом, но и постоянными консультациями с соседями. Обычно во время сеансов я не возражаю, когда мои соперники начинают что-то обсуждать между собой. Я не слежу за тем, что происходит за столом, от которого уже отошел, сосредотачиваю свое внимание на следующем. Знаю, что соперники нередко советуются друг с другом, пытаются обойти меня с помощью коллективного разума. Случается, что в пылу азарта человек даже делает несколько ходов, сам того не замечая. Там подсказали, тут подсказали: пальцы сами тянутся к фигурам и переставляют их. Голова занята мыслями о возможной победе, а не о правилах. Признаюсь, я всегда вижу все сделанные ходы, но, бывает, закрываю глаза на подобную вольность, если она никак не влияет на позицию на доске. Но тогда, вернувшись к столу того заключенного, я сразу отметил, что сделанные им в результате совещаний три хода кардинально поменяли ситуацию. Пришлось обратить на это внимание и сказать:
