В Линдсборге меня принимали в очень уютном гостевом доме мэра города. Из интерьера особенно мне запомнились оригиналы картин известного американского художника девятнадцатого века. Он был шведом, писал местные пейзажи, а впоследствии подарил городу несколько своих шедевров, которые почему-то нашли свое пристанище во владениях мэрии, а не в музее. С администрацией города мы легко и быстро нашли общий язык. Когда инициатива исходит от противоположной стороны, согласовать все договоренности всегда очень просто. Мне не нужны никакие особые условия, я не диктую и не указываю, а в основном только радуюсь, что в еще одном учебном заведении начнут развиваться шахматы. С другой стороны, не могу сказать, что было сложно работать там, где предложение по открытию школы исходило от меня самого. Если люди идут навстречу, проявляют интерес – мы плотно и успешно сотрудничаем. А когда понимаю, что шахматам не рады, никогда не настаиваю, не уговариваю и ничего не доказываю. К счастью, умных, знающих, дальновидных руководителей сейчас гораздо больше, чем твердолобых и закостенелых лентяев.
Линдсборг оказался очень удачным местом для открытия школы, в которой действительно были заинтересованы и жители города, и администрация, и студенты Беттани-колледжа. Через год или два после открытия учебного заведения мне присвоили звание Почетного доктора Беттани-колледжа, а студенческая команда учебного заведения как минимум два раза выигрывала чемпионат по шахматам США. В две тысячи втором году, когда в товарищеском матче в Нью-Йорке я обыграл Гарри Каспарова, меня спросили на пресс-конференции, каким образом мне удалось это сделать? Я ответил, ничего не скрывая:
– Все более чем просто, господа журналисты. Последний этап подготовки я проходил здесь, у вас в Америке, в городе Линдсборг штата Канзас. – Это полностью соответствовало действительности. Мне помогали готовиться к матчу два гроссмейстера, а жили мы в это время на самом деле в Линдсборге. Но мои слова тогда для собравшихся звучали хорошей шуткой. Представить, что в Канзасе, где сроду ничем, кроме сельского хозяйства, не занимались, вдруг проявили интерес к шахматам и обеспечили условия для подготовки чемпиону, было практически невозможно. Но впоследствии студенты моей шахматной школы показали всей Америке, что шахматы в Канзасе более чем сильны.
Кроме интереса к шахматам Линдсборг произвел на меня особое впечатление двумя вещами: лошадками и Ротари-клубом [52]. Лошадок, сделанных из разных материалов, но в основном из дерева, жители города выставляют на свои лужайки перед Рождеством. Интересно, что после праздника их не убирают, а в середине очередного декабря к уже стоящим красочным лошадкам прибавляют новых. Гуляешь по городу, а вокруг тебя лошади самых разных цветов и размеров. Хорошо, что размеры эти далеки от настоящих. В противном случае игрушечные лошади, пожалуй, могли бы вытеснить из Линдсборга людей.
Что касается Ротари-клуба, то в Линдсборге он оказался неожиданно мощным и многочисленным. Поскольку дети и внуки членов клуба занимались в моей школе, а я не просто известный шахматист, но и лидер большой благотворительной организации, встреча со мной показалась им особенно интересной. Я принял приглашение и с удовольствием выступил перед членами клуба, а по окончании выступления получил от них дельный совет попробовать получить для школы грант американского правительства. Знающие люди из клуба объяснили, как правильно составить прошение. Миша составил документ, отправил, и через какое-то время его вызвали на комиссию, которая занималась распределением грантов. Съездив на собеседование, Миша решил, что шансов получить грант мы не имеем никаких, так как среди заявок были заявки на госпиталь для ветеранов войны во Вьетнаме и на какие-то другие нужды, которые правительству могли показаться гораздо более ценными, чем развитие шахмат. Но мой друг ошибся. Спустя какое-то время он получил от комиссии открытку, которую сначала даже не стал читать, решив, что в открытке могут разве что поблагодарить за участие и пожелать удачи. В случае победы должны были бы прислать официальное письмо. Логика вполне понятная, я и сам подумал бы так же. Но через несколько дней Миша все же полюбопытствовал и обнаружил, что в открытке ему сообщают о правительственном гранте в сто шестьдесят тысяч долларов. Так благодаря советам членов местного Ротари-клуба нам удалось расширить помещения школы: купить хороший особняк напротив мэрии, расположить там гостиницу для преподавателей и кафе и сделать и работу и обучение в школе еще более комфортным для всех. Считаю, что в смысле подобной благотворительности нашему государству есть чему поучиться у западного партнера. К сожалению, у нас пока с большим трудом выделяют деньги на отрасли и проекты, где сложно посчитать прямой экономический эффект, мы не умеем сопоставлять нематериальные ценности с деньгами, переводить их в финансы, между тем как у американцев это легко получается. Так, правительство посчитало, что за два последующих года с момента получения гранта наша школа Линдсборг (штат Канзас) упоминалась в прессе такое количество раз в связи с участием в соревнованиях и по каким-то другим поводам, что соответствовало прибыли в размере четырех миллионов долларов. Очень неплохо при вложении ста шестидесяти тысяч! Надеюсь, такой способ оценки эффективности проектов в скором времени найдет свое применение и в нашей стране.
А мои друзья Коренманы впоследствии перебрались в Чикаго, и во многом благодаря этому переезду моя шахматная школа открылась не только в маленьком городке шведских эмигрантов, но и в одном из огромнейших американских мегаполисов. Переехали они потому, что жену Коренмана – Тамару, – которая преподавала политические науки, пригласили на работу в Чикагский университет. Меня всегда удивляло, как абсолютно далекий от какой-либо дипломатии человек может обучать политическим наукам, и тем более в США, где взгляды на исторические события зачастую не просто отличаются, а в корне противоположны тем, что приняты в нашей стране. Но Тамаре удавалось это делать блестяще, ни разу не покривив душой. Она всегда открыто выражала свое мнение, говорила, что думала, не оглядываясь ни на кого и не задумываясь о последствиях. И как ни странно, последствий не наступало. Так, например, когда слышала от студентов, что главные герои Второй мировой войны – это генералы Паттон и Макартур, всегда возмущалась и доходчиво объясняла, кто такой Жуков, что он сделал, перечисляла сражения на Восточном фронте, а потом просила:
– Назовите мне самое большое танковое сражение Второй мировой.
Нестройный хор голосов называли какие-то сражения Западного фронта, которые даже близко нельзя сопоставить с реальными фактами.
– Очень плохо! – резко реагировала Тамара. – Историю надо знать! Самое большое танковое сражение произошло на Курской дуге в Прохоровке, а ваши ответы – свидетельство крайней узости интеллекта. Взгляды должны быть шире, а мысли проворнее.
И на такие речи Тамаре никто не пенял, с работы никто не гнал, а карьера не загибалась, а шла в гору. Смею надеяться, что ей удалось вразумить не одну американскую голову, но на всех одной Тамары, к сожалению, не хватит.
