Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 150
– Всего-то?!
– Да, по историческим меркам это новинка, – согласился Мунин. – Но я о другом. Можно взять другое событие и другую дату. Казалось бы, всё ясно, вот документы! Но историки спорят. А почему?
– Стремятся к истине, – сказала Клара.
– Все учёные стремятся к истине, – пожала плечами Ева. – Математики, физики… Не только историки.
– Физикам достаточно эмпирического факта, – возразил Мунин, – а историкам важна нравственная интерпретация… Вы напрасно смеётесь, – добавил он, заметив улыбку вернувшегося Одинцова. – Скажем, физики открыли термоядерную реакцию и разработали ядерное оружие. Но как только его применили, физика превратилась в историю, которая требует моральной оценки…
Спор – это эмоции. Уважающие себя историки не спорят, они обмениваются сведениями. А спорить норовят те, кому ближе история для обывателей – то есть набор анекдотов о знаменитостях. Исторические анекдоты сочиняют бесчисленные политтехнологи с глубокой древности по сей день. Историки, которые пересказывают чужие анекдоты, в строгом смысле слова историками не являются, потому что пренебрегают главными критериями своей науки.
– Это какими же? – с профессиональной ревностью спросила Клара, и Мунин охотно пояснил:
– Для того, чтобы научным образом оценить факт, надо собрать все явления, которые для него значимы. Не те, которые удобны, а все, ничего не отбрасывая. Это первое. Второе: схожие факты надо оценивать одинаково, без двойных стандартов. Убийство – это убийство. Предательство – это предательство… И третье: для любого события должны быть выстроены убедительные причинно-следственные связи и определены мотивации участников. Тогда это наука. Конечно, дата появления бумажных салфеток – тоже история, но вспомогательная. А большая наука требует соблюдения критериев. Ты согласна?
Мунин строго посмотрел на Клару. Девушке пришлось согласиться, довольный историк прильнул к бокалу, а Броуди неожиданно поддержал разговор:
– Насчёт анекдотов и вспомогательной истории я вспоминаю такой случай. Все мы знаем, что при взлёте и посадке самолёты иногда сталкиваются с птицами. Для проверки лобовых стёкол кабины американцы придумали специальную пушку. Её заряжали тушками куриц и стреляли по стёклам со скоростью взлёта и посадки… Вы в Лондон добирались на самолёте или на поезде?
– На поезде, – откликнулась Ева.
– На скоростном поезде! – уточнил Броуди. – Когда наши его конструировали, они тоже захотели проверить, не будет ли проблем с птицами. Ведь шансов столкнуться с ними у поезда намного больше, чем у самолёта. Взяли американскую пушку, зарядили в неё курицу и выстрелили со скоростью поезда. Курица пробила сверхпрочное лобовое стекло, пробила кресло машиниста и сделала большую вмятину в задней стенке кабины. Наши были потрясены. Они собрали все данные об эксперименте и отправили американцам с вопросом: почему так и что делать? Американцы ответили совсем коротко: «Разморозьте курицу».
Через мгновение вся компания захохотала, и даже Одинцов не удержался от улыбки. Директор Фонда умел расположить к себе слушателей. Непринуждённая беседа продлилась ещё немного, потом Одинцов сказал:
– Простите, но у нас ещё есть кое-какие дела.
– О да, конечно! – Броуди с готовностью поднялся. – Не смею задерживать. Хотелось бы встретиться завтра. Я доложу о нашем разговоре моим учредителям, получу их санкцию и буду рад сообщить вам более подробную информацию о перстне, его владельцах и тайне Философского камня.
Мунин отправился провожать директора. Ева с Кларой пошли следом в ресторан – заказывать ужин. Одинцов пообещал им, что скоро догонит, и остался в баре. Он ждал всего несколько минут.
– У выхода я разминулся с вашим другом, – сказал француз вместо приветствия, подойдя к столику. – Какие у него дела с Броуди?
51. Про причины и следствия
Одинцов не удивился тому, что француз узнал Мунина и его самого. Сотрудники «Чёрного круга» выполняли заказ Лайтингера: само собой, агентство располагало личными данными и портретами троицы. А вот реакция на Броуди выглядела странной.
– Если вы хотите доверительного разговора, давайте начнём со знакомства, – предложил Одинцов.
– Я Дефорж, – сказал француз, усевшись напротив Одинцова. – Вы правильно сделали, что вызвали меня сюда. Вам сейчас нельзя расставаться с остальными, и ездить надо как можно меньше.
В самом деле, оставить компаньонов без присмотра Одинцов не мог, а тащить их с собой на встречу за пределами отеля и разговаривать при них с французом тоже не годилось.
– Чем вас не устраивают наши контакты с Броуди? – спросил Одинцов. – Он директор Фонда кросс-культурных связей…
– Я знаю его в другом качестве.
– В каком же?
– Броуди был старшим офицером в МИ5.
– А вы?
Military Intelligence под пятым номером называется военной разведкой, но входит в структуру британского Министерства внутренних дел и занимается контрразведкой на территории страны. То, что Дефорж знал о работе Броуди в МИ5 и знал его лично, позволяло предположить, что в прошлом они были коллегами. Француз оценил проницательность Одинцова и не стал увиливать.
– Я служил в Центральной дирекции генеральной разведки, – сказал он.
Эта дирекция подчиняется Министерству внутренних дел Франции. То есть Дефорж и вправду был коллегой Броуди, а Вейнтрауб, пригласив Жюстину на пост директора своего фонда, пошёл путём Ротшильдов, которые наняли бывшего офицера МИ5. Логично, решил Одинцов и задал следующий вопрос:
– Жюстина сказала, что вам пришлось уйти. Почему?
Дефорж хмуро глянул на него.
– Почему бы нам не поговорить о деле?
– Мы говорим о деле, – сказал Одинцов. – Вы знаете про меня всё, я не знаю про вас ничего и пытаюсь хоть немного выровнять ситуацию. Копаться в Интернете или наводить справки у меня нет ни времени, ни желания. Я согласился на встречу только потому, что Жюстина говорила о вас по-доброму…
Дефорж возразил:
– Вы согласились на встречу потому, что попали в безвыходное положение.
– Назовите причину, по которой вы ушли со службы, – снова потребовал Одинцов, пропуская колкость мимо ушей. – Коррупция?
– Если бы так, Жюстина забыла бы меня навсегда, – повременив, ответил Дефорж. – Я убил подонка. Террориста и бандита. Мог задержать, но убил. Такие, как он, всегда выкручиваются. Деньги, связи, призывы к толерантности… Нельзя было оставлять его в живых. Жюстина знала, что я прав. И знала, что я нарушил закон. Мы тогда уже расстались, и всё же она помогла мне уйти достойно. Вы удовлетворены?
Броуди очаровывал, а Дефорж вызывал симпатию. Британца можно было характеризовать словом респектабельность, а французу больше подходило слово мужество. Жизнь приучила Одинцова не доверять внешности, которая слишком часто бывает обманчивой. И всё же… Напротив за столом сидел стриженный «под ноль» мужчина примерно его лет и его комплекции, так же просто одетый, с загорелым лицом, умным проницательным взглядом и жилистыми кулаками. Разговаривать с Дефоржем было куда проще, чем с аристократом-директором. Одинцов не чувствовал дистанции.
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 150
