Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
Нет, он, Избигнев, не смог бы, как отец, рубить головы смутьянам. Не в том видел юноша свою стезю. Наверное, Нестор — [107] гот совсем не такой человек, как отец. Где он теперь? Жив ли остался, а может, сложил голову там, у брода? Вон сколько ратников полегло с обеих сторон!
Мысли отрока прервал шум шагов и громкие голоса. Гридницу заполняли галицкие дружинники.
— Отстали вой[108] Изяславовы и угры. Двор загородный княжеский узрели, бросились жечь и грабить, нам и удалось в городе скрыться, — рассказал Избигневу сын боярина Домажира Иван, рослый плечистый увалень, косая сажень в плечах. — Воевода Тудор к Галичу отошёл, Серослав тож бежал, не ведаю куда. Еже и побили, гак более болгар да сербов. Своих немного мы потеряли.
— Что ж, сербы и болгары — не люди, что ли? — Избигнев горько усмехнулся. — Тоже, чай, у многих жёны, да матери, да чада малые.
Иван не ответил, лишь недовольно передёрнул крутыми плечами да стал снимать в нескольких местах повреждённую кольчугу.
— Отрок Избигнев! — протиснулся в гридницу княжеский слуга. — Князь тя кличет!
Избигнев быстро подхватился и поспешил по переходу за челядином. На стенах мерцали факелы, длинные тени тянулись вдоль бревенчатых стен. Большой чёрный кот, заметив приближающихся людей, шмыгнул куда-то в сторону, бесшумно сокрывшись в темноте.
...В просторной палате на цепях висели хоросы. Несколько перемышльских бояр сидели возле стены. Здесь же был и епископ Алексий, облачённый в чёрную рясу, с украшенной драгоценными каменьями панагией на груди.
Князь Владимирко лежал на широкой лавке. Пшеничная борода лопатой была всклокочена, поднята вверх, он слабо постанывал, шевелился под синим парчовым покрывалом с вытканными грифонами и львами.
Избигнев отвесил князю земной поклон. Заметив его, Владимирко приподнял голову и слабым голосом прохрипел:
— А, сын Ивана Халдеича. Звал... Вот, помираю... Сил нет... Поранили всего в сече лютой... Ты... Ты поезжай в стан угорский... Грамоту крулю Гезе передай... И архиепископа Кукниша повидай... Скажешь, умирает Владимирко и просит мира... Нынче же нощью поезжай... А покуда пожди в гридне... Призову... Окромя тя, послать некого... Уразумей, вьюнош... На тя надёжа единая. Створи мир.
Князь бессильно откинул голову на подушки.
— Оставьте меня... Все, — приказал он.
...Вскоре Избигнева снова позвали в княжеский покой.
«Неужто помирает! Вроде в Перемышль когда въезжали, жив и здоров был», — недоумевал отрок, во второй раз спеша по длинному тёмному переходу и опять видя того же чёрного кота.
Владимирко, когда они остались одни, резко отбросил в сторону покрывало, сел, а затем вскочил с лавки.
— Пускай все думают, ранен аз, при смерти лежу, — заговорил он быстро и тихо. — Средь бояр перемышльских есть доброхоты Изяславовы, тотчас ему весточку дадут. А ты поезжай к архиепископу Кукнишу и воеводе Або. Соглашайся на все условия — города Изяславу воротить, злата дать. Лишь бы убрались угры и кияне с Червонной Руси. Я же для всех — ранен тяжко, лежу, сил подняться не имею. Вот тебе грамота, Избигнев. И знай: дело справишь, не забуду. Паче отца твово, Свиноград от ворогов спасшего, ценить тя буду.
Сжимая в деснице грамоту с золотой княжеской печатью, Избигнев снова кланялся, пятясь к двери. После, уже в переходе, он в полной мере понял, сколь важное дело ему поручено. Справится ли он с ним? Судьба всей Земли внезапно оказалось в руках сто, девятнадцати летнего парня! На душе становилось тревожно, волнение охватывало душу, тяжёлый ком сжимал горло.
С наступлением вечерних сумерек Избигнев с несколькими гриднями отправился в угорский лагерь.
ГЛАВА 8Архиепископ Кукниш и воевода Або, многозначительно переглядываясь, внимали княжеской грамоте. Избигнев, разворачивая свиток, читал вслух, делая паузы, во время которых хромой монах-толмач переводил его слова на венгерский язык. Хоть и знал молодой отрок довольно сносно угорскую молвь, но так было принято.
— «...поскольку Бог всемилостивый всем грешникам грехи отпускает, так бы мне отпустил и не предал меня в руки врагов моих, Изяслава и сына его. Я же от тяжких ран лежу при смерти и, если Бог изволит меня от сего света взять, чтоб король сына моего Ярослава взял в своё защищение...»
— Князь галицкий лежит на смертном одре?! — изумлённо изогнул седые брови Або. — Это странно. Я видел его целым и невредимым у ворот Перемышля.
— Князь держался, превозмогая боль, сколько мог долго, хотя и был опасно ранен, — отвечал ему Избигнев. — Уже после, в хоромах, силы совсем оставили его.
С трудом юноша сдерживал дрожь в голосе и в руках. Но, кажется, его взволнованная речь убедила бывалого воеводу и архиепископа.
По знаку последнего он продолжил чтение грамоты.
— «...Всем то известно, что отец короля, достославной памяти король Бела, был слеп и многие напасти терпел, но я его моим копьём и моими полками оборонял. За обиду его с поляками я бился. Того ради, воспомянув прежнее, ныне он мне да воздаст, а я вдвойне, когда потребно королю будет, постараюсь воздать, ежели жив буду. А коли помру ныне, сыну своему накажу служить ему защитою верою и правдою».
Гридни положили перед Кукнишем и Або дорогие сосуды, золото, серебро, отрезы ромейской парчи. Избигнев заметил, как лицо Кукниша аж вытянулось от вожделения при виде такого богатства.
— Князь Владимирко даст ещё больше всего этого, если вы, уважаемые, убедите короля Гезу заключить мир, — объявил Избигнев.
...Долго совещались угорские вельможи, долго сомневались, качали головами, но вид злата и парчи сделал своё дело. Они направили стопы к королю и вскоре передали Избигневу, что король Геза сам хочет его видеть.
В изумрудного цвета жупане ипрского сукна, в парчовой шапке, увенчанной изображением золотой зубчатой короны, Геза при виде посла нетерпеливо вскочил с раскладного стульца.
— Твой князь вправду так сильно болен? — Чёрные глаза-буравчики короля скользили по лицу смущённого Избигнева. — Или он опять всё врёт, как бывало не раз?!
— Он правда болен, государь, — по-угорски отвечал, краснея, Избигнев.
— Что же ты прячешь от меня свой взор, посол?! — допытывался Геза. — Скрываешь тёмные мысли?! Почему я должен верить этой грамоте?!
Он потряс харатейным свитком.
— Мой князь хочет мира, — теперь уже без обмана твёрдо сказал Избигнев и прямо добавил, думая рассеять недовольство и сомнения Гезы. — Да извинит меня король. Мне впервые выпала такая честь — быть послом к правителю столь могучей державы, отсюда моя робость.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
