— Спасибо, Мария. Оставь дверь открытой, чтобы ты могла сразу позвать нас, если прибудет посланник, твой отец.
Черноволосые головы новобрачных склонились над шкатулкой с драгоценностями, а Мария присела в реверансе и вышла из комнаты. Она спала теперь в маленькой передней, ведь они с почетом переехали во дворец Франциска и Мария Тюдор стала делить опочивальню с новым супругом.
Девочка взяла со стула незаконченное вышивание, с минуту виновато разглядывала его, потом бросила на свое узкое ложе. В последнее время она была слишком занята, чтобы уделять время такой кропотливой работе. Да и скучно это, когда не с кем поболтать, поделиться волнующими дворцовыми сплетнями, чтобы скрасить однообразие движений: вдела нитку, потянула, завязала узелок.
Садясь на стул, Мария аккуратно расправила юбки розового бархата: госпожа заказала ей новое платье недавно, чтобы надеть, когда окончится траур, и девочка не хотела помять его — а вдруг сегодня приедет отец? Придет сюда, но не для того, чтобы повидаться с ней. Она охотно прощала ему постоянную занятость делами, но, Боже, как ей не хватало его, как она страдала оттого, что он никогда не зовет ее к себе, не приходит к ней, даже подарка никогда не пришлет! Лишь короткие письма приходили — письма, в которых он наказывал ей верно служить сестре короля, быть благодарной за счастье занимать положение при дворе, не ронять достоинства крови Булленов, Батлеров и Говардов, которая течет в ее жилах. Течет? Скорее, страстно бурлит, знал бы он только! Бурлит, струится, рыдает о госпоже — а теперь, когда та счастлива, о ней самой, о Марии Буллен!
Она вдруг резко откинула голову, сердито уперев ее в высокую резную спинку стула. Она горячо любит отца и должна прежде всего поступать так, чтобы он ею гордился!
В полной тишине покоев до нее долетели негромкие голоса Марии и Чарльза Брэндонов. Они, кажется, спорят о зеркале, или ей только послышалось? Речь, конечно, идет о «Зеркале Неаполя» — большущем алмазе, вырезанном в форме капли и вправленном в кулон; он пылал, как костер, между полных грудей Марии Тюдор, чуть выше овального выреза бархатного или парчового корсажа.
— Он принадлежит тебе как вдовствующей королеве, правда? Назад его никто не заберет. А кардинал утверждает, что такая вещь могла бы смягчить недовольство Его величества тем, что мы обвенчались без его дозволения. Радость моя, эта цена невысока, а передать их надежнее всего через посланника Буллена.
Мария Тюдор пробормотала несколько слов в ответ, однако ее голос, обычно такой серебристо-звонкий, сейчас звучал глуше, чем голос супруга. Значит, они собираются отослать драгоценности королевы в подарок Генриху, а госпоже жалко с ними расставаться. Но это, решила Мария Буллен, и впрямь невысокая цена за расположение великого короля.
Неожиданно громко в дверь следующей комнаты постучали три раза, и девочка поспешила встречать гостя, уповая на то, что вид у нее достойный и подобающий. За дверью в напряженной позе стоял ее дорогой отец, уже поднявший кулак, чтобы постучать снова; за его спиной в полутьме коридора маячил услужливый паж с зажженным факелом.
— Отец! Как я рада вас видеть! — Как отчаянно ей хотелось обнять отца за плечи, закутанные в меха, но она застыла неподвижно, а отец распахнул дверь настежь и вошел.
— Принцесса и лорд Суффолк здесь, Мария? — Глаза его мигом обежали всю комнату.
— Да, отец. Они там, во внутреннем покое.
— Ожидают меня?
— Да.
— Притвори дверь, девочка. И доложи им о моем приходе. Да, Мария, не уходи никуда, я потом с тобой поговорю. Нам нужно уладить одно дело.
Сердечко у нее заколотилось. Уладить дело? Было видно, что отец сердит. На нее? Но ведь он всегда наказывал ей хорошенько служить принцессе, так, может быть, теперь она возвратится вместе с «розой Тюдоров» в Англию, ко двору? Ведь именно такой будущности для нее отец и добивался.
Она привычно закрыла тяжелую дверь и скользнула мимо молчавшего отца в опочивальню Ее величества. К своему несказанному удивлению, госпожу она застала в слезах, а герцог прилагал все старания, чтобы утешить ее. Он недовольно вскинул голову, покосился на девочку, остановившуюся в полутьме, не доходя до круга света, в котором сидели супруги.
— Посланник Англии, господин мой отец Томас Буллен желает видеть вас, Ваше величество[35]. Он ожидает.
Чарльз Брэндон вскочил на ноги, а Мария Тюдор стала вытирать щеки. Через полминуты, как уже не раз доводилось видеть Марии, гордая женщина полностью взяла себя в руки и кивнула ей.
— Проси его, Мария.
Она сделала реверанс и попятилась за дверь, едва не налетев на угловатую фигуру отца: тот скрестил руки поверх плаща на груди, одной рукой придерживая уже снятую шляпу.
— Ее величество просит вас войти, милорд.
Он кивнул и вошел, плотно притворив за собой дверь.
Каким привычным показалось ей вдруг все это: видеть отца и держаться с ним официально, вынужденно ожидать, пока он за закрытыми дверями беседует с другими, как в тот уже далекий день в замке Гевер, когда отец объявил матери, что увозит Марию далеко от дома.
На глаза навернулись непрошеные слезы, она почувствовала себя слабой, усталой и очень одинокой. По правде говоря, она была уже не нужна Марии Тюдор, не так нужна, как прежде. Девочка радовалась, что Ее величество счастлива, любима, так отчего плакать? Отец сердит, и она боится его неудовольствия, а воспоминания о Гевере и о матушке всегда причиняли ей боль. Ах, как ей хотелось, чтобы ее полюбил такой чудесный и знатный кавалер, как французский король-красавец!
Мария изо всех сил старалась взять себя в руки. Когда дело касалось чувств, у нее не получалось скрывать их так, как умели ее госпожа и другие дамы. Ей предстояло еще очень многому научиться, прежде чем являться ко двору короля Англии.
Она посмотрелась в маленькое серебряное зеркальце, отразившее ее лазурные глаза, и вытерла щеки, осторожно пощипывая их, чтобы вызвать румянец. Потом медленно припудрила лицо, пригладила волосы, накрутила на указательный палец свисавшие по бокам локоны, чтобы те выглядели завитыми. Зашагала из угла в угол, пытаясь выбросить все из головы, но мысли ее метались по комнате, стремились проникнуть за толстую дубовую дверь, туда, где красавица сестра великого Генриха вела беседу с его посланником. Разумеется, перед любимой сестрой короля он будет держаться смиренно.
И вдруг отец оказался перед ней. Лицо было бесстрастным, однако взгляд выдавал напряжение и гнев.
— Садись, Мария. Я буду краток.
«Пожалуйста, отец, задержись хоть ненадолго!» — подумала она, но села на стул изящно, правильно.
— Трудно сказать, долго ли пробудут во Франции принцесса Мария и ее… и герцог. А когда уедут, то направятся, возможно, отнюдь не к английскому двору. Поэтому она освободила тебя от обязанностей по службе, и ты теперь станешь служить королеве Клод в качестве фрейлины и будешь совершенствоваться во французском языке и придворных манерах.
