В период с 1830 по 1840 год состояние экономики в Японии было крайне тяжелым. Из-за голода вспыхивали многочисленные крестьянские восстания. Как заявили теоретики из яманотэ, прошло время бесполезного в практическом отношении изучения конфуцианских текстов, нужно было заняться поиском способов воздействия на экономику и политику страны для исправления сложившейся ситуации. Даймё, находившиеся в особенно тяжелых условиях, пытались советоваться со специалистами Эдо, чтобы найти то средство, которое поможет остановить развал экономики. Беспокойство в провинциях нарастало. Нельзя сказать, чтобы сторонники яманотэ благосклонно относились к открытию Японии для внешнего мира, но, когда в одном из портов появилось английское судно «Моррисон», подобравшее потерпевших кораблекрушение японских моряков и вернувшее их на родину, они высказались против изданного в 1825 году указа об «атаке и преследовании любого иностранного судна». Такано Тэй пишет в «Юмамоногатари» (Рассказ о мечте): «Англия ни в коем случае не враг Японии. Если на усилия Англии доставить домой наших моряков, потерпевших кораблекрушение, мы ответим преследованиями английских кораблей, то рискуем выставить японцев народом, не знающим жалости, а саму Японию — страной нелюдей».
Но власти Бакуфу Эдо, придерживающиеся конфуцианства, заняли другую позицию, и поддержали указ 1825 года, что вызвало разногласия в самом сердце сёгуната. Некоторые феодальные князья полагали вполне уместным сочетание конфуцианства с гуманизмом. Сёгунат, решивший усилить контроль над побережьем, не поддержал сторонников западной науки в вопросе о применении западной техники. В то время как инженеры вроде Такасимы Сюхана (1798–1866), пытались, невзирая на откровенное недовольство сёгуната, обучать отряды самураев по западной методике, вычитанной из книг (за что были посажены в тюрьму), сёгунат предпочитал следовать традиционным предписаниям конфуцианства, которому были беззаветно преданы сторонники рангаку.
Американские и европейские суда все чаще и чаще появлялись у берегов Японии, а после первого визита коммодора Перри встал вопрос: стоит ли открыть в страну доступ иностранцам? Теоретики школы Мито придерживались того мнения, что император — источник всякой власти в Японии, и сёгун упирается только на него, поэтому следует поддерживать Бакуфу, с полным почтением относясь к императору. Но император, живший в своем дворце в Киото и плохо представлявший себе ситуацию внутри страны, решил, посоветовавшись с сёгуном, изгнать иностранцев и закрыть границы Японии. Однако было поздно, и события приняли необратимый характер. Та же школа Мито, столкнувшись с новым отношением Бакуфу, обеспокоенного военным могуществом иностранцев и, казалось, готового сотрудничать с ними, приняла сторону императора против сёгуната Эдо.
Получили развитие философские школы двух типов: одна была предана урокам прошлого и отказывалась встречаться лицом к лицу с реальностью, предпочитая слепо повиноваться императору; другая, более гибкая и более подверженная сомнениям, не видела смысла обороняться с оружием в руках против требований Запада. Мнения обеих школ совпадали в одном пункте: необходимо защитить Японию от вероятного вторжения иностранцев и сохранить целостность территории.
Инженер Сакума Сётан, который первоначально высказывался против предложения открыть Японию для других стран, позже ознакомился с событиями, происходящими в Китае, и изменил свое мнение. Он писал: «Приверженцы конфуцианства игнорируют истинную науку так же, как и условия, в которых оказалось государство. Пренебрегая другими странами, конфуцианцы без разбору называют их варварами». Спустя несколько лет он добавлял: «Я считаю неприемлемым слово «варвар» и убежден в том, что не следует презирать другие страны, поскольку они гораздо сильнее нашей страны и успешнее ее в науке, технике, талантах, институтах и литературе». Он умолял Бакуфу не следовать, по примеру Китая, политике ксенофобии, которая привела эту страну к катастрофе. Необходимо отметить, что сам Сакума Сётан был конфуцианцем и исповедовал принципы школы Мито, являющейся наследницей Дзуси (XII век). Он гораздо более детально, чем это сделали сторонники школы Ван Янмина, изучил экспериментальные методы западной науки. Идеи Сакумы Сётана, явившиеся революционными для того времени, нашли отражение в следующих строках одной из его поэм:
Мораль Востока, наука Запада дополняют друг друга и замыкают круг: оборот Земли — десять тысяч ри, половина его не должна исчезнуть.
Из этого ясно следует, что, для того чтобы двигаться вперед, следуют соединить исконно японскую этику с достижениями западной науки, и тогда они создадут гармоничный союз. Суммировать мысли Сакумы можно в двух предложениях, взятых из его книги «Сэйкэн-року»: «Когда мне было двадцать, я ощущал себя провинциалом; когда мне исполнилось тридцать, я понял, что я японец; сейчас, когда мне уже за сорок, я чувствую, что принадлежу пяти континентам».
Еще один мыслитель, Ёкои Сёнан, друг Сётана, разделял его идеи и объяснял их, опираясь на китайскую мифологию и ссылаясь на высказывания Конфуция, согласно которым следовало разумно и вдумчиво изучать законы природы, чтобы научиться творить добро для людей. По его мнению, существовало два типа знания: первое он называл «предельным» и «книжным», второе — «воспринимаемым», то есть приближенным к истинной причине существования вещей. Являвшийся вначале горячим сторонником «изгнания варваров», он к 1855 году пересмотрел свои взгляды и стал благожелательно относиться к открытости страны для западной науки, считая «обмен и торговлю» одним из вселенских природных принципов. Но если Сакума просто стремился примирить японскую этику и западную мораль, то Ёкои Сёнан пошел дальше, изучая западную этику и уделяя особо пристальное внимание христианству.
Ученик Сакумы Сётана, Ёсида Сэн (1830–1859), придерживался еще более радикальных взглядов. Уйдя в оппозицию к почитателям старой Японии, сверх меры восхвалявшим всякого рода героизм, и к сторонникам изгнания европейцев из страны любой ценой (даже ценой собственной жизни), он писал: «Так больше не может продолжаться, Япония вот-вот утонет в океане хаоса. Говорят, что это — причина, достаточная, чтобы умереть. Я не согласен. Если бы Япония погрузилась в анархию, я бы приложил все усилия, чтобы вызволить ее оттуда. Поэтому я должен жить, а не умирать».
Вместе с тем самурай Ёсида Сэн был бесконечно предан императору и полагал, что нельзя позволять иностранцам давить на Японию, вынуждая ее открыть границы; Япония сама должна найти силы на то, чтобы выйти из изоляции. Здесь взгляды ёсиды Сэна совпадают с взглядами Сакумы Сётана, который не считал падение Бакуфу необходимым, опасаясь, что итогом крушения этой системы может стать распад японского общества и колонизация страны иностранцами. По его мнению, следовало начать с масштабных изменений внутри государства, опираясь для этого на ронин (свободных самураев, преданных даймё или Бакуфу), к которым принадлежал сам. Он рекомендовал провести своего рода государственный переворот, заменив местных чиновников новыми кадрами и восстановив императорскую власть, чтобы страна не попала в «вассалы Америки».
К моменту открытия Японии для иностранцев и восстановления власти императора появилось новое направление мысли. Его представители приветствовали появление западных технологий в стране и ее выход из изоляции, но в то же время противились «колонизации»; они ожидали коренных изменений в государственной структуре, но отвергали революцию как способ достижения желаемого; преклонялись перед императором, но не признавали политику изгнания «варваров». Люди впервые могли обратиться к критике, и хотя крупнейшие мыслители этой эпохи были приговорены к смертной казни или убиты, они принесли новый образ мыслей, который получил развитие и сформировал новую интеллигенцию.
