За хитрость, удачливость в дипломатических переговорах, за политику присоединения к своему княжеству соседних земель и — с долей юмора — за несомненное пристрастие к накоплению мирских благ князь Иван Данилович и получил в народе прозвище «Калита», то есть снабженный застежкой кожаный кошель для ценностей, обычный аксессуар костюма зажиточного человека того времени.
Впрочем, не следует воспринимать Калиту исключительно как хитреца и стяжателя. Это был мудрый и дальновидный политик, который, в отличие от многих правителей своего времени, не стремился захватить престол развитого государства, а кропотливо и планомерно создавал свое собственное, наращивая военную мощь Московского княжества и приумножая его богатства. Первым из русских князей Иван Калита повел планомерную борьбу с «лихими людьми», разбойничавшими на дорогах, нападая на купеческие караваны. Это сделало московский рынок еще более желанным для внешней торговли. Благодаря политике Ивана Калиты, в Москву из Владимира был переведен престол митрополита. Стремясь обеспечить поддержку Церкви — мощного союзника на политической арене, Иван Данилович построил в Москве новые храмы. Это строительство знаменовало новый этап развития города — впервые в деревянной дотоле Москве появились каменные здания.
«Первую в Москве каменную соборную церковь, во имя Успения Божией матери, заложил святой Петр — митрополит при великом князе Иоанне Даниловиче», — читаем мы у М. Н. Загоскина («Москва и москвичи»). Разумеется, имеется в виду не апостол Петр, а один из «Угодников Московских», причисленный Православной церковью к лику святых. Кроме упомянутого собора (построенного в 1327 г.), в Кремле появились и другие каменные храмы: церковь Иоанна Лествичника (1329), храм Спаса Преображенного (так называемая церковь Спаса на Бору, 1330 г.), построенный в 1333 г. собор во имя Архангела Михаила. Для их постройки в Москву были привезены из Пскова искусные мастера-каменщики. Прекрасные фрески, покрывшие внутренние стены новых храмов, знаменовали новую эпоху в истории города. Кроме ремесленников, изготовлявших предметы повседневного обихода, в Москве появились ювелиры, мастера художественного литья, талантливые оружейники. Именно в этот период взлета московской славы в одной из летописей появились слова: «Бяша град Москва видети велик и чуден град, и много множество людей в нем кипящее богатством и славою».
Ни один из возведенных в правление Калиты храмов, к сожалению, до наших дней не сохранился. Особенно трагична в своей несправедливости была судьба Спаса на Бору — простоявшая более пятисот столетий, пережившая даже разрушительную оккупацию Кремля наполеоновскими войсками, эта церковь в начале XX в. была старейшим каменным сооружением Москвы и ждала только тщательного изучения историками. Ведь «биография» Спаса на Бору уходила корнями в глубокую древность… «Она первоначально была срублена из брусьев и существовала сто сорок лет», — рассказывает историю церкви Спаса на Бору М. Н. Загоскин («Москва и москвичи»). Кто знает, какие увлекательные научные открытия ждали бы их, какие загадки прошлого открыли бы древние стены! Но… в 1933 г. храм Спаса Преображенного просто-напросто разобрали, не утруждая себя подробными исследованиями. Строителям «светлого будущего» понадобилось место для постройки технических помещений Большого Кремлевского дворца, и оглядываться на памятники прошлого они не пожелали.
Но людям, жившим в далеком XIV в., было невдомек, что их потомки когда-нибудь поднимут руку на любовно выстроенные храмы. Они строили их на века, рассчитывая, что и много столетий спустя прекрасные кремлевские храмы будут радовать сердца москвичей. Внук Ивана Даниловича Калиты, умершего в 1340 г., чей прах покоится в Архангельском соборе Московского Кремля, князь Московский и Владимирский Дмитрий Иванович, в 1367 г. приступил к очередному обновлению кремлевских стен. Передышка, которую выторговал для Руси Иван Калита, заканчивалась. Международная обстановка накалялась — Русь продолжала изнывать под ордынским игом, и было ясно, что вскоре ей предстоит претерпеть новую волну нашествия, готовившегося ханом Мамаем. А с запада на земли людей, которых уже начинали называть «московитами», надвигалась военная мощь великого князя Литовского Ольгерда. А в жарком и засушливом 1365 г. в городе вспыхнул пожар. «Охватил всех огонь и пламенем испепелил… и весь город погорел без остатка», — фиксировали летописцы. И тогда Дмитрий, помня просчеты своих предшественников, построил каменный Кремль.
Татаро-монгольское иго означало для Руси не только людские потери, не только унизительную обязанность выплачивать победителям дань. Бурно развивавшиеся до того на Руси ремесла стали приходить в упадок. Кто-то из мастеров погиб, кто-то был ушан в рабство… В 1409 г. Москву осадило войско золотоордынского хана Едигея (русская транскрипция; на самом деле хана звали Идику). Идику был искусным военачальником и пользовался среди ордынских воинов и нойонов (знати) непререкаемым авторитетом… В 1390-х гг. он стал самостоятельным правителем области, лежащей между Волгой и рекой Яик (современный Урал), а впоследствии стал основателем собственного государства — Ногайской орды. В 1408 г. Идику предпринял набег на Русь, и уже через год подошел к Москве. Идику не удалось взять город, но последствия его нападения были впечатляющими. По свидетельствам таких историков, как И. Е. Забелин и М. Н. Тихомиров, после набега Едигея в Москве окончательно пришло в упадок каменное зодчество. Даже в Кремле преобладали деревянные постройки, например, из дерева были выстроены царские хоромы. И Дмитрию пришлось немало потрудиться, собирая со всех концов Руси мастеров, еще помнящих полузабытое искусство.
Новый Кремль был не просто выстроен из более качественного материала — белого подмосковного камня, он был еще и невиданно велик. Если первые линии укреплений окружали лишь верхушку Боровицкого холма, а во время последующих перестроек медленно спускались все ниже по его южному склону и к моменту пожара 1365 г. уже приблизились к середине ската холма, то линия построенных по приказу Дмитрия Ивановича стен почти полностью совпадала с линией современных кремлевских укреплений. Было лишь одно различие: белокаменная твердыня не включала в себя тот уголок территории современного Кремля, который в наше время вписан между Средней Арсенальной, Угловой Арсенальной и Троицкой башнями. «Дмитрий прочно помнит заветы своих дедов. Он посмотрел на Кремль. У отца Кремль был весь деревянный, местами лес даже крошился. Спасибо пожару — спалил все стены, как короб берестяной. Тогда и надумали больше деревянных стен не ставить. Высокие стены возвела Кое-где в два, а то и в три рада, стена над стеной, как сосновая шишка. Ров углубили, дно все вычистили. В иных городах кремли круглые поставлены либо многоугольные, а Московский сложили о четырех углах. Но вышел не ларцем четырехгранным, а как бы стременем, а лучше сказать — топором. И лезвие топора обращено к западу, а на татар — обушок. Высоко поднимались стены Кремля, выше стен стояли каменные башни, далеко было видно вокруг с их сторожевой высоты», — такие строки посвящены в романе русского писателя С. П. Бородина «Дмитрий Донской» построенной князем крепости. Стены из белого камня возводились с применением технологии так называемой «забутовки»: в их сердцевине оставалось свободное пространство, которое потом плотно заполнялось смесью щебня и земли и замуровывалось сверху. Такая «прослойка» делалась не для экономии материала: строителям было известно, что подобная структура делает стены прочнее и позволяет эффективнее противостоять артиллерийскому огню.
