Девочка с кудряшками, хочешь быть моей?Не станешь мыть посуду и кормить свиней.Сидишь на подушке с иголкою в руке,Будешь есть клубнику в сладком молоке.
Розмари рассмеялась. А если смех прозвучал немного натянуто и искусственно, то только потому, что усатый мужчина на соседней койке смотрел на них с нескрываемым презрением.
– Какая несбалансированная диета! – Она пыталась казаться веселой.
– Большой риск растолстеть, – вяло согласился он. А сам исподтишка изучал ее новые живые манеры. Неужели это правда? Неужели перед ним Розмари? И почему ему не нравятся произошедшие в ней перемены?
– Вам нужны еще книги? – неожиданно спросила она.
Гибсон покачал головой.
– Оказалось, что держать книгу требуется много сил. Возможно, я слишком долго сидел на поэтической диете. В то время как «Жизнь не грезы. Жизнь есть подвиг…». И вот я докатился. – Он улыбнулся, но улыбка тоже получилась искусственной.
– Этель мне очень много о вас рассказала, – призналась жена. – Как вы всегда помогали людям.
– О! – поморщился он. Ему не нравились такие ханжески-хвалебные утверждения. Как все остальные, он хотел для себя удобств и покоя.
– И вот теперь для разнообразия мы с Этель хотим позаботиться о вас.
Гибсона покоробили ее слова, но он решил, что она таким способом, видимо, старается избавиться от груза признательности к нему. И если так, ему придется терпеть. Он сказал, что это просто здорово, и заставил свои глаза сиять.
А после ухода Розмари повернулся к соседу затылком и принялся размышлять о визите жены. Ее энергия и решительность были следствием перенесенного потрясения. Она заставляла себя стать тем, кем никогда не была. Но теперь ей, наверное, это требовалось. И если Розмари хотела почувствовать себя полезной, он обязан принимать ее помощь.
Отринуть смятение, абсурдное ощущение того, что теряет то драгоценное, что получал раньше. Если Розмари уверена, в чем состоит ее долг, то необходимо отнестись к ней с пониманием. Он же сам так часто радовался, что может исполнить свой долг. И теперь ему надо отрешиться от нелепой мысли, что под спудом есть нечто такое, что вредит Розмари. Если мужчина, думал Гибсон, жив не единым хлебом насущным, то и женщине недостаточно лишь сладкой клубники.
Гибсон сдерживался, чтобы не цитировать в уме – слишком много стихотворений были посвящены любви. Возможно, все.
Он испытал шок, когда однажды заметил, что искалеченные кости бедра срастаются не так, как надо. Если не попытаться исправить ситуацию – а для этого необходима дорогостоящая, неприятная и не гарантирующая результата процедура новой ломки костей, – он может остаться хромым.
Этель и Розмари Гибсон сказал, что это совершенно его не пугает – ничего страшного, если он будет слегка прихрамывать. Однако когда попробовал ходить и обнаружил, как сильно хромает, понял, что недооценил своей беды.
Наконец он вернулся домой. Этель приехала за ним на такси, а Розмари хлопотала по дому и встретила его на пороге коттеджа. Опираясь на костыли, Гибсон проковылял в гостиную, мечтая наполнить душу ощущением своего жилища.
Не получилось. Цвета показались слишком претенциозными, мебель – словно выставленной напоказ. Все то, о чем он вспоминал с такой теплотой, оказалось лишь плодом его воображения. Без него сделали какие-то перестановки. Дала о себе знать боль, и он сел.
Пришла с цветами Джини Таунсенд, поздравила с возвращением домой, и все сделали вид, будто маленький коттедж еще не завален под потолок букетами. Но присутствие девочки повлияло на всех благоприятно. Ее хорошие манеры оказались очень уместны в этот момент.
Вслед за дочерью явился отец в домашней одежде. Белая майка облегала мускулистый торс и подчеркивала загар рук и шеи. После обитателей больничной палаты он показался почти неприлично здоровым и могучим.
– Досадно, что такое случилось, – произнес он. Пол уже дважды это говорил, когда навещал Гибсона в больнице. – Ну, что было, то было – проехали. О, Рози, спасибо.
Розмари дрожащими руками подавала ему чай.
– В этом женском цветнике о тебе позаботятся не хуже, чем обо мне в моем. – Смуглой рукой он взял чашку с чаем.
