Все нас из дому гонят дела, дела, дела…
Катастрофически не хватало денег. Он хватался за любое предложение подзаработать. Ездил с концертными бригадами, соглашался на самую ничтожную кинороль. Даже пытался где-то на стороне вести занятия в самодеятельном театральном кружке за жалкие гроши. Не выдержал и вскоре бросил.
И вот – просвет! Люся радуется: «Володю взяли в концертную поездку куда-то в Сибирь. Я страшно скучала, бегала с Аркашей на руках к Кочарянам – туда Володя мне звонил с дороги то из Барнаула, то из Иркутска. Из первой получки прислал посылку: серые сапожки на меху, копченую рыбину, нельму, и китайскую баклажанную икру…»
Но вскоре написал: «Пожалуйста, отдай маме мои 2 пары ботинок, пусть отдаст починить, а то ходить совсем не в чем. Пальто мне дает Толя, так что с этим все хорошо, а ботинок Толя не дает, у Толи нет ботинок, у него только пальто, и это плохо!..»
Из поездок дисциплинированно отчитывался перед женой: «Завтра 3 спектакля. Гоним рубли – разоряем Мосэстраду…», «Сегодня у меня 2 спектакля и 2 спектакля-концерта (есть у нас и такое). Читаю «Клопа» и тут же взмокший бегу в другой театр на «Хвостики», и так утром и вечером…», «Совсем нет денег. Гостиницу мне не оплачивают полностью, и я доплачиваю рупь с чем-то. Уже много набежало…», «Вчера нам дали по 5 рублей квартирных…», «Деньги я передал, ты их, наверное, получила. Если мало, прости, больше нет…», «Безденежье, лапа, это плохо, но это временно…»
Оставив побоку бухгалтерию, писал: «Солнышко! Я бумаге не доверяю хороших слов. Читай их между строк! Люблю тебя! И как-то не так без тебя. Целую, малыш!.. Вовка», «И со мной ты! Ты тоже иногда вспомни…», «Любимый мой! Малыш! Я всегда тебя помню, думаю о тебе…»
А потом Люся получает наконец долгожданное признание: «Люблю. Я – Высоцкий Владимир Семенович, по паспорту и в душе русский, женат, разведусь, обменяю комнату, буду с тобой… 24 лет от роду. Влюблен. В тебя. Высоцкий».
На всякий случай Владимир сообщал ей о своем безусловном благонравии: «Глядя на всех встречающихся мне баб, я с ними не якшаюсь, чужаюсь их и понимаю, лапочка, всю массу твоих достоинств и горжусь, что ты моя жена… Романов, повторяю, нет. Ни платонических, ни плотоядных. Мне очень трудно, но я терплю и настоятельно рекомендую тебе то же самое…»
«Я – отшельник, послушник, монах. Нет! Просто я – отец Сергий. Пальца, правда, не отрубил – не из-за кого… Недавно принято было решение порадовать наших бабов 8-го марта капустником… Там есть такая песня:
Как хорошо ложиться одному —Часа так в 2, в 12 по-московски,И знать, что ты не должен никому,Ни с кем и никого, как В. Высоцкий.
Правда, это я написал, но ты можешь судить по этому о моей отрешенности…
Еще хочу что-нибудь написать. Когда пишу, как будто разговариваю так. Я считаюсь очень крупный специалист-песенник, во всех областях этого жанра: блатной, обыковенный и Окуджавы… Идут пачками, мешают мыслить, учатся, переписывают, перенимают… Платные уроки сделали бы меня миллионером. Я стал бы богаче Шагаловой…»
А Люся потихоньку от родителей таскала книжки в букинистический: «Мильтона «Потерянный рай» снесла. С гравюрами Дюрера. Жалко было. Володя страдал от этого беспросвета еще больше, чем я. Скрипел зубами. Молчал. Запивал. Писал песни…»
Безысходные:
Сколько лет, сколько лет —Все одно и то же:Денег нет, женщин нетДа и быть не может.Сколько лет воровал.Сколько лет старался!Мне б скопить капитал,Ну а я – спивался…
Своему доброму знакомому, спортивному телерадиокомментатору Яну Спарре признавался: «Ян, я – сволочь, я знаю – денег у меня нет, но ты пойми, ну нет работы, но я же не могу пойти просить, унижаться. Ну, что-нибудь придумаю, придумаю, придумаю…»
И ведь придумывал!
Существовал в те годы новый источник «левого» заработка для артистов – так называемые квартирники, то есть частные концерты у кого-то на дому или на даче. Слушатели-зрители скидывались, отдавая деньги хозяину – где по пятерке, где по червонцу, что-то доставалось исполнителю. Высоцкий никогда не спрашивал: «А сколько вы мне дадите?» Дадут – слава богу! Не дадут – ну что ж…
На одном из таких «квартирников» Владимир познакомился с Людмилой Гурченко. После феерического триумфа «Карнавальной ночи» она неожиданно быстро превратилась в актрису вчерашнего дня: «В кино работы не было, а времени свободного – о-го-го сколько!.. Куда меня только судьба не заносила!»
Так и оказалась в шумной, разношерстной компании, в большой, красивой квартире, где хозяин устраивал вечера гастролеров-развлекателей. Потом рассказывала: «Высоцкий приехал с гитарой в сопровождении нескольких друзей. Хоть я уже знала, что внешне он совсем не такой, каким его представляла, у меня все равно была надежда, что я подсмотрю в нем особенное. Нет. Было разочарование. Но недолгое. Потому что, как только он поздоровался со всеми и перебросился несколькими словами с хозяином, он тут же запел. Пел, что хотел сам. Пел беспрерывно. Казалось, для него главное – что его слушали. Слу-ша-ли! Впечатление было, как от разрыва снаряда. Да нет, если бы он не пел, он бы просто с ума сошел от внутренней взрывной энергии… Он не мог найти нужного равновесия из-за огромной внутренней непрекращающейся работы, когда нет сил (или времени?) посмотреть на себя со стороны. А вот так, будучи самим собой, – выпотрошенным, усталым, непарадным, – он, конечно же, рисковал многих разочаровать. Он все время был обращенным в себя и в то же время незащищенным, как на арене цирка. Чувствовал, что надо удивить, но одновременно понимал, что этого ему не простят… Тогда я попросила: «Но тот, кто раньше с нею был…» Потом его рвали во все стороны, что-то говорили, пожимали ему руки. Но были и лица равнодушные: «Ну и что тут такого?» О, сколько я видела таких лиц!..»
