Мой малоподвижный образ жизни не вызывал тревогу разве что у Муи Цай. Она тоже была беременна. Ее живот округлялся под тонкой блузкой с высоким воротом, которую они всегда носила, чтобы подчеркнуть свой статус «маленькой сестренки», а широкие черные брюки были завязаны под выпячивающимся животом. Ее история, рассказанная при свете масляной лампы в вечерней тиши, была настолько печальна, что, услышав ее, само уныние впало бы в отчаяние. Все началось в небольшой китайской деревеньке, когда ее маме умерла от какой-то странной лихорадки. Муи Цай было тогда всего восемь лет. Меньше чем через месяц в дом пришла мачеха, одетая в шелковые одежды. В соответствии с традиционными китайскими канонами красоты, у нее был небольшой ротик и приятное личико. Китайцы предпочитают женщин с маленьким ртом, поскольку считается, что женщина с большим ртом приносит несчастье. Женщина с большим ртом духовно поглощает мужа, и поэтому он рано умирает.
Ротик у новой жены действительно был небольшой, но почему-то отец Муи Цай таял как воск прежде всего при виде ее перетянутых ступней. А стопы у нее были размерами меньше, чем у восьмилетней падчерицы. У мамы Муи Цай было слишком жалостливое сердце, чтобы перевязывать ноги своей дочери. Мачеха сидела в накуренной благовониями комнате, не в состоянии делать какую-либо домашнюю работу. Муи Цай очень долго, день за днем разматывала бинты на ногах мачехи, а потом мыла ей ноги в теплой воде с добавлением ароматических масел. Даже теперь, много лет спустя, рассказывая об этом, Муи Цай вздрагивала при воспоминаниях о босых ногах своей мачехи. Вздрагивала даже ее тень на стене моей кухни. Правильно, что босые стопы не разрешалось никому показывать, и особенно мужу, потому что вид страшных деформаций был просто ужасным. Покрученные, в синяках, с отмирающей кожей, они могли отпугнуть даже самых пылких поклонников. Каждый день отмирающую кожу и вросшие в тело ногти нужно было подрезать и только потом заново перематывать бинтами.
В течение следующих трех лет Муи Цай убирала, готовил и ухаживала за своей мачехой. После того как девочке исполнилось тринадцать лет, мачеха стала не только выражать постоянное недовольство, но и занялась подсчетами. Младшей сестре Муи Цай уже исполнилось восемь лет, и теперь она уже могла выполнять те обязанности, которые до этого исполняла ее старшая сестра. А для Муи Цай наступало время, когда уже пора было думать о замужестве. А замужество, кроме проблем, которые с этим связаны, еще означало и приданое. Однажды утром, когда отец Муи Цай был на работе, мачеха заставила ее одеться в самое лучшее платье и сидеть в большой комнате. Потом она сообщила на рынок, и проезжавший купец зашел к ним в дом. Ему-то Муи Цай и продали. Купчую составили на тонкой красной бумаге. С того момента, как мачеха подписала эту бумагу своей мягкой белой ручкой, Муи Цай стала полной собственностью купца. До конца своих дней у нее больше не будет собственной воли.
Купец с тяжелым взглядом и длинными желтыми ногтями заплатил за нее и навсегда увел из дома. Муи Цай не взяла с собой ничего, кроме своей одежды, которую она сложила в небольшую сумку. Купец посадил ее в клетку. В комнате стояли и другие клетки, в которых, согнувшись, сидели другие напуганные дети. Неделями она так и жила — угрюмая служанка раздавала им тарелки с едой и забирала ведра с испражнениями через решетки. В темной комнате, вместе с девочками из других деревень, она плакала от страха и одиночества. Но они не могли понять друг друга, потому что разговаривали на разных диалектах. Всех их посадили на корабль, который направлялся в юго-восточную Азию. Сильные муссонные ветры нещадно мотали старый корабль по волнам Южно-Китайского моря. Долгие дни несчастные дети в ужасе кричали в тесном и темном трюме. Кислый запах океана, морская болезнь и безысходность наводили их на мысль о том, что все они погибнут в морской пучине и будут съедены большими рыбами в отместку за то, что люди сами употребляют рыбу в пищу. Только чудо помогло им выжить. Все еще пошатывающихся после этого ужасного путешествия, их с большой прибылью продавали на невольничьих рынках Сингапура и Малайзии для работы по дому или в гаремы.
Старый Сунг, новый хозяин Муи Цай, заплатил за нее двести пятьдесят рингитов. Она была подарком его новой, третьей жене. Так маленькая Муи Цай оказалась в большом доме, который красовался на нашей улице. В течение первых двух лет она выполняла домашнюю работу и жила в крохотной комнатушке в задней части большого дома. Но однажды хозяин, который до этого большую часть времени тратил на то, чтобы ласкать бедра своей жены и перекладывать палочками еду из тарелки себе в рот, неожиданно стал улыбаться Муи Цай странной улыбкой. Потом, уже после того как я переехала к мужу, его масляные глазенки стали рассматривать ее во время обеда с такой жадностью, что это напугало девушку, — ведь он был довольно мерзким типом.
По дороге на рынок я частенько видела его сидящим в прохладе гостиной, когда он читал какую-то китайскую газету, а слуга махал опахалом. На нем обычно была длинная рубашка навыпуск, которая, однако, не скрывала его большого живота. Жирное тело китайца напомнило мне о его пристрастии к собачьему мясу. Он часто приносил домой мясо щенков, завернутое в коричневую бумагу. Повар делал из этого мяса рагу, в которое добавлял дорогой женьшень, который специально привозили для Старого Сунга из центральных районов Китая.
Каждый вечер хозяин играл в одну и ту же игру. Обеими руками он закрывал себе рот, прикасаясь пальцами к зубам, а похотливые глаза осматривали липким взглядом молодое тело служанки. Опустив взгляд, Муи Цай делала вид, что ничего не замечает. Она не понимала, какая именно роль отводилась ей в этой игре, но ощущала какое-то внутреннее сопротивление. Жена Сунга в это время смотрела вниз и тоже ничего не замечала. Она сидела за столом в своих прекрасных одеждах, как орел в гнезде, ожидая каждого нового блюда, при появлении которого ее палочки начинали двигаться быстрее, аккуратно перенося выбранные кусочки из тарелки в рот. После того как лучшие кусочки были съедены, она продолжала есть с божественной величавостью.
Вскоре Старый Сунг стал украдкой, как бы случайно, прикасаться к «маленькой сестренке» своей жены, и однажды его толстая рука скользнула по ее бедру, когда Муи Цай подавала суп. Суп разлился на стол. Жена продолжала ничего не видеть. «Глупая никчемная девчонка!» — гневно пробормотала она, опустив взгляд в тарелку с кусочками молочного поросенка.
— Расскажи ей обо всем, — в ужасе потребовала я.
— Как я могу? — пробормотала Муи Цай в ответ. У нее в глазах был страх. — Он же хозяин.
А хозяин все больше уделял внимания Муи Цай. Она даже стала уходить на ночь из своей комнаты. В ней она ночевала только тогда, когда китаец уходил в дом других жен. Когда же он приходил к ее хозяйке, Муи Цай скручивалась калачиком под одной из кроватей, которые стояли едва ли не в каждой комнате огромного дома. Только таким образом ей удавалось в течение многих месяцев избегать нежеланных встреч с хозяином. Однажды она залезла ко мне домой через окно, и мы вместе с ней сидели на скамье в кухне и до рассвета разговаривали о домашних делах.
Я считала, что происходящее с Муи Цай является нарушением законов и собиралась сообщить об этом властям. Кто-то должен был прекратить страдания Муи Цай. Я рассказала Айе о своих намерениях. Он работал в офисе. Наверняка он знал кого-то, кто может помочь в такой ситуации, но он только отрицательно покачал головой. Закон здесь ни при чем, если только домашнего раба не избивают.
