— Что?
— Морская хамам. Она находится ниже Эмиргана, к северу от Шамейри.
— Да, я слышал о ней. — Камиль задумывается. — Она находится на молу над самой водой, так что люди могут плавать там нагишом.
— Скорее не плавать, а барахтаться. Ведь Эмирган — это женская баня.
— Но что навело тебя на мысль о морской хамам?
— Там удобно устраивать встречи без свидетелей. Ночью баня закрывается, однако попасть туда не составляет труда. Насколько мне известно, ею не пользовались с прошлого года. Обычно она открывается только в середине лета. Поблизости стоят лишь несколько вилл и находятся рыбацкие поселения. Никто из обитателей не помнит никакой англичанки.
Мишель открывает дверь в переднюю, откуда доносятся людские голоса. Они с Камилем протискиваются сквозь толпу судебных исполнителей, просителей, клерков и выходят из каменного одноэтажного здания суда на оживленную Гран рю де Пера. По бульвару с лязгом движется запряженный лошадьми экипаж, везущий матрон из новых северных пригородов в центр за покупками. Друзья ждут своего кучера, а Камиль тем временем обозревает утреннюю суматоху самого современного квартала Стамбула. Ремесленники, балансируя на ходу, несут медные чаны с горячей едой и подносы с дымящимся чаем, спеша к покупателям, поджидающим их в магазинах и гостиницах. Грохочут по булыжной мостовой доверху набитые тележки торговцев. Тутовое дерево, зеленые сливы, ковры, металлические изделия. Продавцы гортанными криками расхваливают свой товар. В витринах магазинов выставлены напоказ свежие продукты. Камиль знает, что шум и крики раздаются среди руин древнего Константинополя. Так по-прежнему называют город многие его обитатели. Следы столицы Восточной римской империи все еще отчетливо видны повсюду. В одном из концов Пера находится кладбище под обширным балдахином кипарисов, где люди прогуливаются и устраивают пикники подле старинных высоких надгробий. Вдоль бульвара в ряд выстроились здания посольств, окруженные пышными садами. С запада Пера смотрит на воды бухты Золотой Рог. На закате солнце красит море в золотисто-огненный цвет. На востоке город стремительно опускается, открывая Босфор и тот треугольник водной глади, где встречаются пролив и узкая морская полоса, чтобы, соединившись, стремительно нестись в Мраморное море. Вниз по холмам волнами сходят каньоны каменных жилых домов и старые деревянные постройки, соединенные аллеями, кружащими среди остатков византийских и генуэзских стен, башен и арок. А там, где склоны особенно круты, дороги превращаются в широкие лестницы.
Камиль и Мишель направляются навстречу ветру на север в открытом фаэтоне. Путь долгий, пыльный, извилистый, и пролег он через холмы над Босфором. Но кучер отлично знает дорогу и без устали погоняет лошадь. Взгляд Камиля скользит по краю леса. Он высматривает знакомые ему по форме и цвету растения. Судья пытается вспомнить их латинские ботанические названия. А пальцы поглаживают теплый янтарь, лежащий в кармане.
Если ему не удастся раскрыть преступление, придется докладывать о своей несостоятельности министру юстиции Низам-паше. В первый четверг каждого месяца Камиль обязан стоять со сложенными на груди руками и опущенными глазами в продуваемом сквозняками приемном зале и ждать разрешения приступать к докладу. А Низам-паша, сидя со скрещенными ногами на высоком диване, слушает его в зловещей тишине, пронзая непроницаемым унылым взглядом. Когда Камиль заканчивает свою речь, Низам-паша свистом подзывает к себе помощника, после чего небрежным жестом руки отпускает Камиля, изображая на лице такую гримасу, будто съел какую-то гадость.
Только однажды министр разговаривал с Камилем напрямую. Во время первой аудиенции.
— Не надейся на плащ своих предков. Пред ликом падишаха ты абсолютно гол. Так не разочаровывай же его.
Низам-паша ходит с докладом непосредственно к самому султану, однако он лишь одна артерия среди многих других, через которые кровь в виде информации поступает в сердце империи. Тайная полиция — вот не знающие сна глаза султана. Они наблюдают и подозревают, оставаясь невидимыми ни для кого, кроме нескольких избранных лиц во дворце. Они шпионят за обычной полицией, за судьями, а также за всеми должностными лицами государства.
Камиль понимает, что, будучи пашой и сыном паши, он тем не менее вовсе не защищен от тайной полиции, которая казнит не только неугодных ей людей, но и всех членов их семей. Перед его глазами проходят образы несчастной, но не сломленной сестры Фариды и ее маленьких дочерей. Он видит молчаливого, ушедшего в себя отца, живущего лишь воспоминаниями об умершей жене. Камиль понимает, что идет по узкой и весьма опасной тропе. Занимаясь юридической и научной деятельностью, следует остерегаться необдуманных политических высказываний. Надо быть крайне осторожным в такое смутное время.
Султан становится все религиознее, потакая влиятельным шейхам и вождям исламских братств, однако ходят слухи, что даже в близком кругу падишаха есть сторонники парламентской формы правления и модернизации ислама в соответствии с научным прогрессом и духом времени. Эти люди успешно внедрили новую юридическую систему и отняли власть у прошедших религиозное обучение судей-кади, передав ее мировым судьям, таким молодым людям, как Камиль, получившим светское образование. Религии они предпочитают науку и логику. В новых судах мировые следят за ходом раскрытия дел и вступают в полемику с государственными чиновниками. Всевластным в прошлом кади теперь позволяют вести лишь мелкие дела по разводам и о правах наследования, хотя за ними все еще остаются места в Меджлис-И-Тахкихат, то есть в суде расследования, верховном законодательном органе стамбульской провинции. Неудивительно, размышляет Камиль, что такие люди, как Низам-паша, учившиеся в религиозных медресе и не говорящие на европейских языках, чувствуют угрозу, исходящую от новых образованных судей.
Камиль с симпатией смотрит на своего соседа по фаэтону. Мишель помог ему распутать много сложнейших дел. Настроение повышается при воспоминании о том, как они вместе часами слушали песни на древнем еврейском наречии и итальянские кантос в крошечных клубах, запрятанных в аллеях Галаты. Мишель был его гидом по колоритному, но изолированному миру иудейской общины. Евреи и христиане в Стамбуле — это купцы, банкиры, врачи и художники. Одним словом, бьющееся уже сто лет международное сердце империи. Хотя на самом деле евреи проникли сюда еще до создания Оттоманской империи. Султаны давали приют беженцам и милостиво заботились о них, ценя образованность и сообразительность. Евреям-сефардам, изгнанным в 1492 году из Испании королевой Изабеллой и королем Фердинандом, султан Баязед позволил селиться на территории империи, оказывая им свое покровительство. Однажды он сказал: «Как можно назвать мудрым и справедливым монарха, который обедняет свою страну и обогащает мою?»
Потомки евреев, живущих в Стамбуле, такие как Мишель, все еще говорят на ладино, языке беженцев.
Свободные дни Камиль и Мишель проводят в том самом кафе, где они случайно встретились вновь годы спустя после окончания школы, и обсуждают последние открытия в мире медицины, науки и техники. Эти сведения черпаются ими из книг, которыми торгуют во дворе за Большим базаром. Очень жаль, что молодой врач не разделяет интереса судьи к ботанике. Мишеля более занимают лечебные травы.
