— Вау. В смысле, просто невероятно. А кто была эта «свистулька», из-за которой не состоялась свадьба? — спросила я.
— Твоя мать, разумеется! — ответила бабушка.
— Ой. И что дальше было с Камиллой?
Лицо бабушки потеряло всякое выражение:
— Камилла действительно настояла на возмещении ущерба и угрожала подать на нас в суд. Чтобы предотвратить ещё один скандал, я купила ей эту лабораторию, которую она так хотела, и в течение десяти лет выплачивала ежегодный апанаж[13].
— Неужели бывают такие люди, которым хочется иметь собственную лабораторию?
— Камилла — из семьи учёных. Её отца даже однажды номинировали на Нобелевскую премию. Он исследует человеческий интеллект в сопоставлении с интеллектом животных.
— Ему следовало бы начать это исследование со своей дочери!
— Что, прости?
— Нет-нет, всё в порядке, спасибо. Птифуры просто мечта, необыкновенно вкусно.
По пути домой я попыталась хоть как-то связать все эти сведения воедино, но ничего не вышло.
Может быть, Камилла слишком долго нюхала содержимое какой-нибудь пробирки и теперь не в состоянии вспомнить о своих свиньях. Или же она просто скромная и на редкость слабоумная особа.
Приветы,
МАКС
Отправитель: БерриБлу
Получатель: ПинкМаффин
Тема сообщения: Страдания любви в стране лагун
МАКС!
Может, то, что Камилла отрицает существование свиней, как-то связано с этой свадебной заварушкой? А у твоего отца действительно железные нервы. Честно! С другой стороны, я могу его понять. Если бы у меня был выбор между твоей мамой и Камиллой, то… Ладно, проехали. В любом случае история действительно впечатляющая! Кулхардт тоже так считает — хотя его полунамёков я так до конца и не понимаю.
Как только я прочёл твоё письмо и отскрёб последние остатки «Клёцек валькирии» со стен кафе, я пошёл к нему. Точнее говоря, не пошёл, а побежал со всех ног.
Взлетаю я, значит, запыхавшись, на нужный этаж, захожу и вижу Мильфину за письменным столом, который почти полностью заставлен стопками коробок с печеньем.
— Привет, Берри! — дружелюбно восклицает она. — Почему ты так тяжело дышишь? Тебе нужно больше заниматься спортом.
— Вы хотите всё это съесть? — перевожу разговор я, указывая на коробки с печеньем.
— Нет, просто навожу небольшой порядок в своих запасах. Сейчас я, например, сортирую кексы.
— Печенье, — поправляю я.
— Что?
— На языке кондитеров «кекс» — слово запретное. Это называется печеньем. То, что вы сейчас держите в руках, называется шахматным печеньем.
Мильфина смотрит на меня, высоко подняв брови.
— Спасибо за урок. Помоги мне лучше рассортировать. Сначала сложим отдельно кексы с шоколадом и без шоколада, потом по сроку годности, потом…
— Нет, спасибо. Кулхардт здесь? Мне нужно поговорить с ним!
— Кулхардт здесь. Здесь Кулхардт.
Я резко поворачиваюсь и лбом врезаюсь и его плечо. Твёрдое, как сталь! С ума сойти!
— Не надо так спешить, Берри Блу. В чём дело?
— Один из горилл Камиллы приходил сначала к нам, потом к МАКС. Хотел забрать свиней!
Мильфина поднимает голову от своих кексов.
— Горилла по имени Камилла?
— Нет! Один из её телохранителей, или охранников, или как там называют этих типов.
Кулхардт приподнимает одну бровь:
— И? Свиньи теперь у него?
— К счастью, нет! В кафе гориллу нокаутировала наша новая официантка, а в доме МАКС Готтхильф и Женевьева справились сами. МАКС полагает, что они — какие-то особые боевые свиньи или свиньи-телохранители. И знаете ли вы, что самое невероятное?
— Знаю ли я, что самое невероятное. Нет.
— Камилла отрицает, что свиньи вообще переступали порог её лаборатории. Отец МАКС хотел их выкупить. Но она утверждает, что не имеет понятия, о каких свиньях идёт речь!
Кулхардт смотрит на меня. Но на этот раз не хладнокровно, а скорее так, будто прекрасно понимает, о чём я говорю.
— Стало быть они всё ещё у МАКС, — произносит он. — Это хорошо.
— Почему?
— Почему. Я ведь уже объяснял, Берри Блу. Ты меня не слушаешь?
— Отнюдь. Вы говорили, что дело со свиньями ещё не закрыто.
— И не только. Дело это очень большое и серьёзное, очень серьёзное. Слишком серьёзное для тебя, Берри Блу.
— Что за дело?
— Что за дело. Спроси свиней.
— Свиней?
— Свиней.
— Но как же я буду их спрашивать? С тем же успехом можно спрашивать Липински!
— Нёфф.
Я снова резко поворачиваюсь и грозно кричу:
— Меня зовут Бонд! Джеймс Бонд!
Ты ведь помнишь: стоит ему услышать цитату из «Бондианы», и Липински передумывает писать на меня. Его задняя лапа сначала замирает в воздухе, потом он опускает её и вразвалочку направляется в сторону Мильфины.
— Что случилось, Липински?
— Нёфф.
— Как ты думаешь…
— Нёфф.
— Что это с ним? — обращаюсь я к Кулхардту.
— Что это с ним. Любовная тоска.
— Что-что?
— Нёфф.
— Не отрицай, старик, у тебя самая настоящая любовная тоска! — громко говорит Кулхардт. — С тех пор, как твою дорогу перебежала эта свинья.
— Готтхильф? — тихо уточняю я.
— Готтхильф. Забыл, как его имя.
— Нёфф! Нёфф! — заливается Липински, подходя к стопке коробок с печеньем, которую Мильфина поставила на пол, и вновь поднимает заднюю лапу.
— Манипенни![14] Приготовьтесь к диктовке! — рявкает Мильфина.
Липински опускает лапу, ковыляет к своему кабинету и захлопывает за собой дверь. Интересно, как именно он это делает.
— Бедный свин — в смысле, пёс, — говорю я. — Ему можно как-то помочь?
