В чисто убранной комнате, на хрустящих от крахмала простынях, за сладким и крепким утренним чаем, который подавали ровно в восемь часов утра и непременно – со сдобной булкой, – я вспоминала жаркую, грохочущую от взрывов степь. Здесь, в абсолютной тишине, она казалась мне сном, не имеющим отношения к реальности, далеким, странным, даже пугающим. Однако там остались мои боевые товарищи, и мое место было среди них.
Вскоре несколько писем от родных мне передали из полка.
Добрая моя матушка Елена Трофимовна беспокоилась о моем здоровье и советовала не пить в походе сырую воду из открытых водоемов. Отец Михаил Иванович вспоминал Первую мировую и Гражданскую войны, утверждая, будто Беловым в сражениях всегда везло. Старшая сестра Валентина рассказывала, как идет у нее работа на новом месте. Все они находились очень далеко от меня, в Удмуртии, куда из Киева эвакуировали завод «Арсенал». Собравшись с духом, я села писать им ответы, старательно выводя буквы правой рукой, к которой постепенно возвращалась прежняя сила и точность. Получилось несколько коряво, но зато искренне:
«Удмуртская республика,
г. Воткинск, Главпочтамт, до востребования,
Беловой Валентине Михайловне.
Здравствуй, дорогая Жучка!
Вчера вырвалась из госпиталя в город. Получила Ленуськину открытку, которая шла из Киева в Одессу всего полтора месяца. Ленуся дала твой адрес. Почему ты не взяла ее с собой?.. Я уже месяц и десять дней в армии. Успела насолить румынам и немцам, побывала на передовой. Они, гады, присыпали меня землей… Теперь в госпитале. Через два дня выхожу, иду в свою часть, где моя специальность – боец-снайпер. Думаю, если не убьют, быть в Берлине, отлупить немцев и вернуться в Киев. Расчет у меня простой – 1000 немцев, а тогда я уже дешевле свою голову не ценю. Можно сказать, раз оценила свои способности и больше не отступлю. Словом, не скучаю. Житье-бытье веселое. Если тебе не лень, пиши по адресу: Одесса, ул. Пастера, 13, научная библиотека, Чопак, для меня. Мне передадут…»[4]
В предпоследний день августа 1941 года меня отпустили из госпиталя на передовую со справкой о полном излечении от тяжелой контузии. Я решила навестить мою приятельницу Софью Чопак, по-прежнему работавшую в библиотеке. По дороге туда меня дважды останавливал патруль для проверки документов. Вероятно, подозрения вызывала моя гимнастерка, выстиранная в госпитальной прачечной и отлично выглаженная, с нашитыми на воротник парадными малиновыми петлицами вместо положенных сейчас походно-полевых, то есть цвета хаки. А может быть, и сам мой вид. Все-таки женщин-военнослужащих тогда было очень мало…
За два месяца, прошедших с начала войны, прежде беззаботная красавица Одесса и ее жизнерадостные жители сильно изменились.
На некоторых улицах возвели баррикады из мешков с песком и устроили площадки с зенитными орудиями. Многие магазины закрылись, другие заклеили свои стеклянные витрины бумажными полосами крест-на-крест. Курортники исчезли. Парки, бульвары, улицы, площади стали пустынными. Только патрули народного ополчения с винтовкми за плечами четко вышагивали по булыжной мостовой. Под усиленную охрану взяли промышленные предприятия, морской порт, объекты транспорта и связи, источники водоснабжения.
В городе опасались – и совсем не зря – появления диверсантов. Фашисты начали регулярно бомбить Одессу. Несколько раз бывало, что кто-то подавал им сигналы с чердаков многоэтажных домов, наводил бомбардировщики на цель. Особенно пострадал при этом морской порт.
Имел место и другой случай. Неожиданно на гражданский аэродром Одессы приземлился небольшой самолет без опознавательных знаков. Наша противовоздушная оборона его, как говорится, проморгала. Из самолета выскочили 17 немецких автоматчиков и открыли стрельбу. Они попытались захватить аэродром для приема нового, более многочисленного десанта. Бойцы истребительного батальона Ильичевского района пришли в себя довольно быстро. Противник был окружен и уничтожен. Самолет захвачен. Больше никакого десанта фрицам здесь высадить не удалось.
Об этом и о многом другом рассказала Соня, когда мы встретились в хранилище редких книг и рукописей научной библиотеки. Там кипела работа. Сотрудники укладывали в большие деревянные ящики фолианты, кожаные папки со старинными рукописями и ценными раритетами, заново нумеровали их, составляли описи. После объявления осадного положения в городе многие учреждения культуры стали готовить к эвакуации на Кавказ. Научную библиотеку тоже включили в их число. Софья Чопак еще не решила, будет ли она уезжать. Хотя эта наша встреча могла стать и последней.
Остаток дня я с удовольствием провела в дружном и гостеприимном семействе Чопак, в их квартире на улице Греческой, за скромным ужином. С 25 августа Исполком Одесского облсовета установил продажу печеного хлеба, сахара, крупы и жира по карточкам. Однако продолжал действовать знаменитый рынок на Привозе. Там пока еще продавалось все, что душе угодно, только цены выросли в два-три раза.
Вечер выдался тихим.
Артиллеристы лидера эсминцев «Ташкент» 29 августа подавили румынскую батарею, стрелявшую с позиций у Большого Аджалыкского лимана. До того она три дня вела прицельный огонь по городу, по морскому порту и его фарватеру, мешая кораблям Черноморского флота выгружать в порту маршевые батальоны, оружие, боеприпасы, продовольствие и снаряжение для осажденных советских войск. Кроме того, Приморская армия отбила очередной румынский штурм, хотя фашисты подошли к Одессе ближе: в Восточном секторе обороны – к поселку Фонтанка, в Западном секторе – к поселкам Фрейденталь и Красный Переселенец…
Рано утром я на попутном грузовике выехала из города по направлению к Куяльницкому и Большому Аджалыкскому лиманам. Командный пункт первого батальона располагался возле небольшого хутора. Я доложила капитану Сергиенко о прибытии в часть для дальнейшего прохождения службы. Завершила рапорт словами: «красноармеец Павличенко». Капитан улыбнулся:
– Ошибочку допустила, Людмила.
– Какую, товарищ капитан?
– Не красноармеец ты теперь, а ефрейтор. Поздравляю.
– Служу Советскому Союзу!
От радости хотелось закричать во весь голос: «Ур-ра!» Но следовало держаться солидно и сдержанно. Как-никак – первое армейское звание. Поступив добровольцем в РККА, я задумывалась о военной карьере, но не ожидала, что мое рвение и успехи в снайперской работе начальство оценит уже через полтора месяца. Впрочем, большие потери в наших войсках немало способствовали быстрому продвижению по служебной лестнице. Для тех, кто оставался в живых, конечно.
Разговор на КП продолжался, и я узнала, что за период моего лечения в госпитале в нашей второй роте произошли изменения. Во-первых, погиб командир моего взвода лейтенант Василий Ковтун, а вместе с ним – еще около тридцати человек. Произошло это во время кровопролитных боев 24, 25 и 26 августа около Куяльницкого лимана. Во-вторых, в полк недавно прибыло пополнение – моряки-добровольцы из Севастополя. Они горели желанием сразиться с врагом, но опыта пехотной службы не имели. Также к нам поступили и другие добровольцы – около сотни жителей Одессы.
