Эмили раздраженно вздохнула. Мгновение она молча смотрела на него, размышляя, стоит ли отвечать.
— Ну же, Эм. Кто был этот Генри?
Она пристально смотрела на него, нахмурившись.
— Если сама не скажешь, мне скажет кто-нибудь другой.
— Я была бы вам очень признательна, если бы вы не расспрашивали всех подряд обо мне.
— Ладно. Но тогда скажи, кто такой Генри?
— Лорд Генри Ковердейл, виконт Эйвзбери.
Саймон нахмурился, пытаясь сообразить, кто это такой, — он плохо знал аристократический мир Лондона.
— И что он такого сделал, что ты перестала доверять мужчинам?
Она печально улыбнулась:
— Он попросил меня выйти за него замуж.
Саймон чувствовал, как внутри у него растет напряжение, по мере того как кусочек за кусочком под напором его расспросов крошились стены, возведенные ею вокруг ее прошлого.
— Ты его любила?
Он не собирался задавать ей этот вопрос. Знал, что это его не касается. И все же затаив дыхание ждал ответа.
— Тогда мне казалось, что любила. Но я ошибалась.
Он перевел дух.
— Я была совсем молодой, мне едва исполнилось двадцать, когда я начала выезжать в свет. Голова была полна мечтаний. И я увидела его. Красивый, высокий, светловолосый, женщины его обожали. Я почувствовала себя польщенной, когда он стал проявлять ко мне интерес.
Саймон очень легко мог себе представить появление Эмили в Лондоне — конечно, она была как порыв весеннего ветра в холодных гостиных и бальных залах аристократов, которые сами давно превратились в ледяные скульптуры, без единой искры внутри. Как его отец.
— Я повстречалась с Эйвзбери, когда меня впервые вывезли в «Олмак» на бал. Я стояла рядом с бабушкой, охваченная отчаянием, что никто не пригласит меня танцевать и бабушка расстроится. Она так старалась найти мне хотя бы одного кавалера. — Эмили принялась разглаживать бледно-желтый шелк, закрывающий ей колени, будто пытаясь успокоить ту перепуганную юную девушку, которая стояла сейчас перед ее мысленным взором. — Мне казалось, что я слишком высокая, что волосы у меня слишком рыжие, а манеры напрочь лишены городского лоска. В тот момент я отдала бы что угодно, лишь бы стать маленькой и белокурой, как Анна.
Саймон про себя пожалел, что его не было в тот вечер в бальном зале. С каким удовольствием он повел бы эту рыжую красавицу танцевать!
— Мне казалось, что я стояла целую вечность в ожидании, что кто-нибудь спасет меня и пригласит на танец. — Она прижала ладони к коленям и вытянула длинные пальцы, точь-в-точь как кошка, выпускающая коготки. — И тут появился Генри, мы станцевали с ним, а потом у меня от кавалеров не было отбоя. Но моим героем стал Генри.
Саймон нахмурился, услышав горечь в ее голосе. Сколько лет прошло, а она все еще страдает. Этот Эйвзбери вонзил ей в сердце кинжал. И к своему немалому удивлению, Саймону захотелось оказаться тем самым мужчиной, который сумеет залечить душевную рану рыжеволосой красавицы.
— Не прошло и двух недель, как он сделал мне предложение. Это была такая честь для меня. — Она засмеялась, и так горько, что Саймону захотелось немедленно разыскать этого Генри Ковердейла, виконта Эйвзбери, и придушить мерзавца.
— Бабушка первая узнала о слухах, которые ходили о нем. Генри еще только отправился в Бристоль с намерением просить у моего отца моей руки, когда новость о нашей грядущей помолвке распространилась по Лондону. Так что, само собой, подруги моей бабушки сочли своим долгом сообщить ей все сведения, касающиеся моего будущего мужа.
Впервые в жизни Саймон почувствовал нечто вроде благодарности к злобным старым дамам высшего лондонского света.
— Что же о нем узнали?
— Помимо того, что он содержал белокурую любовницу и снимал для нее шикарный дом на Парк-лейн, Генри проиграл целое состояние за карточным столом и был по уши в долгах. После того как я приняла его предложение, он принялся раздавать направо и налево векселя под его «грядущую помолвку с состоянием Мейтлендов», которая должна была служить гарантией его денежных обязательств. Однако я отказывалась во все это верить.
— Но в конце концов все же поверила.
— Лишь когда он сам мне во всем признался. Он действовал исходя из убеждения, что я буду рада обменять свои деньги на его титул. Кроме того, считал вполне естественным для джентльмена содержать любовницу и после свадьбы.
Неудивительно, что юная леди пришла в неописуемую ярость, когда недавно речь зашла о том, как именно он, Саймон, должен содержать свою гипотетическую любовницу!
— Почему ты сохранила подаренную им книгу?
— Я держу ее как напоминание о собственной глупости.
Саймон стиснул зубы, до того неловким было положение, в котором он оказался: в ее глазах он был ничем не лучше мужчины, которого она справедливо презирала.
— Ну, раз уж у нас сегодня на повестке дня вопросы и ответы, может, ты расскажешь, как получил свой шрам?
— Который?
— А у тебя их много?
— Несколько мелких.
Эмили поджала губы.
— Не сказала бы, что шрам у тебя на плече мелкий.
Он провел пальцами по бугристому рубцу пониже ключицы. В сырую и холодную погоду эта старая рана все еще причиняла ему боль, но не такую сильную, как воспоминания.
— Этот маленький сувенир я привез с полуострова.
— Так ты и в самом деле служил в армии?
— Удивлена?
Она передернула плечами.
— Не думала, что негодяев допускают к военной службе.
— Кое-кому из наших удалось просочиться.
— Должно быть, это было ужасно — получить такую Рану.
— Война вообще вещь малоприятная.
— Верно. — Она подняла на него взгляд. — И у нас с тобой война, надеюсь, ты это понимаешь?
Он вздохнул, давая понять, что это ему не по душе.
— Мне не хотелось бы, чтобы ты видела во мне врага.
— Ты не оставил мне выбора. У нас с тобой война, и я не намерена ее проиграть.
Война. Милая девушка даже не знает, что это значит. И надо надеяться, никогда не узнает.
— Приятных сновидений, моя милая леди.
— Я вам не «милая». И не ваша.
— Нет, ты моя. — Он посмотрел на нее и улыбкой встретил ее гневный взгляд. — Пока не изыскала способ избавиться от меня.
«Улыбайся, улыбайся, милорд Негодяй, скоро я сотру улыбку с твоего лица».
— Вы наверняка окажетесь достойным противником, миледи.
Она вскинула бровь.
— Вы даже не представляете, до какой степени, милорд.
