Книга Люди былой империи (сборник) - Анвар Исмагилов

Матрос-первогодок Игорь Абрамович Фиштейн был горбонос, худощав и умен. Иду как-то с пляжа, отсмотрев и записав очередной закат на акварельную бумагу, смотрю – мужики животину мучат. Белая крейсерская роба на избиваемом матросе была особенно эффектна вечером – слегка фосфоресцирует в темноте. Годки обступили Фиштейна, тычут кулаками в живот, дёргают презрительно за гюйс, обрывают пуговицы.

– Отставить! – говорю. – В чем дело?

Меня не столько боялись, сколько уважали за буйный нрав и прямое подчинение комдиву. А ещё за знаменитую драку с морпехами. Расступились, глядят волками.

– Кто такой, – спрашиваю у салаги, – с крейсера, что ли?

– С «Ушакова», БЧ-раз. – Губы дрожат, но в глазах горит огонь.

– Откуда родом?

– Из Ростова-на-Дону.

Это мне понравилось. Обычно донские казаки прикидывались ростовчанами, чтобы выжить – урки в армии и на флоте пользовались особым расположением. Но пейзане прокалывались на фразе «я с Ростова». А расспросишь – живёт в Семикаракорске, а то и на хуторе Пузыревка.

– А ты где в Ростове жил?

– На Западном, на Стачке.

– Зема, – заорал я, – земеля!

Это был первый настоящий ростовчанин за все четыре года!

– Так, – говорю, – отвалить от борта, это мой корефан, беру его под своё крыло!

Отец Игоря был ни много ни мало директором Ростовского междугородного предприятия: пассажирские перевозки по области, Северному Кавказу и прилегающим областям Украины и России. Но, на беду сыну, Абрам Львович во время Отечественной войны командовал танковой ротой, ходил в разведку, и довольно резонно считал, что если он сам не погиб на Курской дуге, то его сыну ничего не грозит в мирное время. Недоросль Фиштейн из-за собственной лени не закончил индустриальный техникум, куда он приезжал на собственных «Жигулях», и отправился прямиком на «апельсиновый флот».

Из флотского экипажа он попал в учебку на крейсер «Ушаков» – кто там бывал, знает, что это такое, сгущать краски не буду. Например, белая парусиновая роба – удивительное изобретение русского гения! Кругом сталь, медь, мазут, снаряды, погрузка-разгрузка, продукты на камбузе, масло под пайолами, но к утру чтобы всё было чистое и белое.

Какой там стиральный порошок! Сыплешь комковатый фосфат натрия из коробки, погружаешь в раствор, роба шипит, покрывается пеной, и остаётся только ждать, когда высохнет. Не успеет – будешь ходить в мокром. Гюйс должен быть не просто чистым, но и выглаженным. Когда – не колышет!

Отбарабанив полгода, Игорь приехал в Донузлав, поболтался на тральщике, был отмечен как прилежный рисовальщик и списан на берег, в штаб бригады. Отдельная комната с видом на море, чертёжные приборы, тушь, гуашь, и… Циркуль!

Так мы назвали котёнка, найденного ранней весной на пустом плацу поздно вечером. Как он туда попал, будучи не более месяца от роду, – непонятно. Маленький пушистый зверь серой мурочной масти с огромными мохнатыми ушами, длинными белыми усищами и непропорционально большой головой. Ходил он как-то боком, хвост постоянно торчал кверху, и нрав был у нашего Циркуля непростой. Отъевшись и освоившись в чертёжной, котёнок рос на глазах, играл бумажками и шкертиками, а однажды даже попытался поймать одну из шнырявших по углам крыс и едва не был съеден. Мы выручили его из беды в последнюю минуту. Долго гладить себя Циркуль не давал: шипел и кусался, хотя и вполсилы. На коленях сидел ровно столько, сколько емухотелось. Однако мылюбили и такую скотину – всё-таки живое тепло! Матросы носили ему кусочки мяса с камбуза, и хотя вход в чертёжную был строго запрещён, Фиштейн позволял несколько минут посидеть и поиграть с котом.

Через два месяца котёнок превратился в хорошо сложенного, довольно крупного кошака. При ходьбе по спине перекатывались упругие мускулы, грудь выпирала вперёд, лапы были толстые и мощные. И вот Фиштейну пришла в голову фантазия прогуливать шкодливого и упрямого Циркуля по берегу: меньше будет дурной энергии, объяснял Игорь Абрамович. Как на грех, до этого Циркуль никуда из комнаты не выходил, даже в длинный коридор.