— Слишком мала была вероятность ошибиться, месье.
— Альфред, у меня новый проект. Проект — громко сказано, но, в общем, скажите, это осуществится?
— Да.
— Да.
— Нет.
— Понимаю, понимаю. В каком месяце вы родились?
— В мае.
— Не напоминайте.
Альфред заглянул в свой блокнотик.
— Девять шансов из десяти. Вы получите желаемое.
Месье Браббан улыбнулся.
— Я бы предложил вам выпить со мной.
— Здесь это не принято, месье.
— Знаю, знаю.
— Месье может оставить чаевые.
Месье Браббан улыбнулся.
И подумал: белошвейка, белошвейка, белошвейка, белошвейка.
— Знаете, что называют философией в Сорбонне? — продолжил Браббан. — Социологию, логику и прочее в этом роде, но о том, как надо жить — «уот»[37]? Ни слова.
— Как раз об этом я и говорил, месье.
— Ну вот, видите.
Он протянул Альфреду две бумажки по пять франков.
— Благодарю вас, месье. Планеты никогда не ошибаются.
— Хочется верить, хочется верить.
И он бодро вышел, неся котелок на голове.
IX
Его имени нигде не было; значит, он провалился. Это его особо не удивило; он безучастно смотрел на список, словно искал имя какого-нибудь друга. Удовольствие или досада окружающих внушали ему лишь презрение. С безразличным видом он отправился прочь. Чуть поодаль ему встретился субъект, в котором, как ему показалось, он узнал Роэля. Он сомневался из-за своей близорукости; но субъект подошел к нему.
— Тюкден, надо же. Как поживаете?
— Ничего, благодарю. Вы сдали?
— Сейчас выясню.
— А я провалился, — сказал Тюкден.
— Что сдавали?
— Общ(ую) фило(софию) и логику.
— А я записался на психо(логию) и социо(логию).
Тюкден повернул обратно вслед за Роэлем. Тот просмотрел списки допущенных к устному туру.
— Так и есть. Провал, — сказал он.
— Оба экзамена?
— Оба. Бреннюир допущен к психо(логии).
— Не удивительно, — с презрением сказал Тюкден.
— А Ублен? Я не обратил внимания.
— Его тоже засыпали, вот гадство.
— В этом году засыпали уйму народу.
— Хотят поднять уровень образования. Насмешили.
— Что вы сейчас собирались делать? — спросил Роэль.
— Ничего определенного.
— Можно пойти в Люксембургский сад.
Роэль слышал от Бреннюира, будто Тюкден интересуется современной поэзией, а поскольку они оба только что провалились, он готов был испытывать к нему симпатию. Они прошли мимо шляпного магазина, где был выставлен портрет с автографом боксера Жоржа Карпентьера[38].
— С этим деятелем всем уже плешь проели, — сказал Роэль.
— Полная кретинизация, — согласился Тюкден. — Как и любой спорт.
— Спорт разный бывает, — возразил Роэль. — Идиотство — чемпионаты и истерики вокруг них.
— И правда, — вспомнил Тюкден. — Вы же занимаетесь спортом.
В детстве Тюкден от силы раз семь ударил ногой по футбольному мячу; родители запретили ему даже садиться на велосипед, сочтя этот вид транспорта слишком опасным. Зато Роэль умел ездить на мотоцикле, а прежде слыл будущей надеждой «гака» (Гаврского атлетического клуба). После приезда в Париж он забросил спортивные занятия, но вовсе не презирал их.
Они пересекли площадь Медичи и вошли в Люксембургский сад.
— Где вы живете? — спросил Роэль.
— На улице Конвента. Вы ведь знаете, что теперь мои родители в Париже.
— В Гавр летом не поедете?
— Нет. Думаю, останусь в городе.
— А я поеду в Гавр, — сказал Роэль.
— Теперь он уже не тот, — произнес Тюкден. — А во время войны шикарный был город: с англичанами, китайцами, индусами, кабилами.
— И бельгийцами. Противными бельгийцами.
— Они погоды не делали. А помните, как рабочие расправились с кабилами в районе Рон-Пуан? А китайский новый год на площади Тьер?
— И перемирие. Помните перемирие?
Им навстречу попалась женщина. Роэль заглянул ей прямо в глаза. Она выдержала его взгляд и прошла мимо. Они находились у ворот, ведущих на улицу Ассас.
— Что ж, я вас покину, — сказал Роэль.
— Надеюсь, увидимся в первый день учебного года, — сказал Тюкден.
— Я тоже надеюсь. Брошу эту мерзкую работу воспитателя. Стану свободнее, и можно будет чаще видеться. Прощайте.
Они сердечно пожали друг другу руки. Роэль повернул назад. Тюкден замедлил шаг, затем обернулся: да, Роэль шел за той женщиной. Тюкден шпионил за ними издалека, ему было любопытно, и это любопытство его смущало. Роэль догнал женщину и несколько минут не отставал от нее. Тюкден понял, что он ей что-то говорит. Но не мог разглядеть, отвечает ли она. Роэль продолжал идти рядом с женщиной. Они миновали фонтан, затем поднялись по лестнице. Тут Тюкден заметил, что женщина улыбается. Он остановился и стал рассеянно разглядывать кораблики, которые пускали дети. Солнце начинало садиться. Часы на здании Сената пробили пять. Один корабль перевернулся, и послышалось жалобное мяуканье судовладельца. Тюкден повернул на улицу Ассас. В мозгу у него был туман, плотный туман. Мысль работала вяло. Голова была как ватная.
Справа от себя он заметил темную группу, образованную игроками в крикет. Он подошел к ним, шаркая ногами. Пожилые господа с рвением предавались этой своеобразной игре, бурно обменивались репликами, яростно спорили, воздевали руки к небу, изображая отчаяние или триумф. Зрители переговаривались, оценивая удары. Тюкден постоял с ними несколько минут, по самую диафрагму наполняясь презрением к проявлению примитивных чувств. После очередного ловкого выпада, вызвавшего возгласы восхищения, он удалился с ощущением пепла во рту. Ему встретились несколько женщин, которые на него не взглянули. Нескольких женщин он обогнал, но мысль о том, что их взгляд упирается ему в спину, оказалась нестерпимой. Ведь они наверняка исподтишка смеялись над его неуклюжестью.
