— Вниманию А.О.[9]. Анжелика переведена в C-5 с повышением оклада до 8 фунтов в неделю. Прошу проследить за немедленным исполнением. Предвидя возражения, предлагаю учесть: в настоящее время жалованье Анжелики лишь приближается к заработку кондуктора автобуса.
— Да? — отрывисто спросила мисс Дженкинсон. — Слушаю вас.
— Меня послал к вам шеф.
— У меня нет свободных людей.
— Нам пока никто и не требуется. Но могут возникнуть различные варианты.
— Этель, голубушка, позвоните D-2 и скажите, что я не разрешаю задерживать моих сотрудниц на работе после 7 часов вечера. Разве что в стране будет объявлено чрезвычайное положение. Передайте, что, если начнется война или мы будем накануне войны, центральный секретариат должен быть немедленно поставлен в известность.
— Нам может понадобиться секретарь со знанием испанского языка в район Карибского моря.
— У меня нет свободных людей, — механически повторила мисс Дженкинсон.
— Гавана… Маленькая резидентура, приятный климат.
— Сколько человек в штате?
— Пока что один.
— У меня не брачная контора, — заявила мисс Дженкинсон.
— Это пожилой человек, у него шестнадцатилетняя дочь.
— Женат?
— Вроде того, — неопределенно ответил Готорн.
— На него можно положиться?
— В каком смысле?
— Он человек надежный, спокойный, невлюбчивый?
— О да, будьте уверены. Это старый негоциант, — сказал Готорн, подхватывая на лету гипотезу шефа. — Создал свое дело из ничего. На женщин не смотрит. Половой вопрос его не интересует, он выше этого.
— Никто не бывает выше этого, — сказала мисс Дженкинсон. — А я отвечаю за девушек, которых командирую за границу.
— Вы же сказали, что у вас нет свободных людей.
— Ну, на определенных условиях я, может быть, и смогла бы выделить вам Беатрису.
— Беатрису, мисс Дженкинсон? — раздался возглас из-за картотеки.
— Да, Беатрису. Я, кажется, ясно сказала, Этель.
— Но, мисс Дженкинсон…
— Ей нужно набраться опыта, — вот все, чего ей не хватает. Эта должность ей подойдет. Не такая уж она молоденькая. И любит детей.
— Там требуется человек со знанием испанского, — вставил Готорн. — Любовь к детям — не самое главное.
— Беатриса наполовину француженка. Французским она владеет лучше, чем английским.
— Но нам нужен испанский.
— Это почти одно и то же. И тот и другой — романские языки.
— Нельзя ли ее повидать и поговорить с ней? Она прошла подготовку?
— Она прекрасная шифровальщица, окончила курсы микрофотографии. Стенографирует, правда, с грехом пополам, но отлично печатает на машинке. Разбирается в электродинамике.
— Это еще что такое?
— Точно не знаю, но пробки починить сумеет.
— Тогда ее не испугают и пылесосы.
— Она секретарь, а не горничная.
С шумом задвинулся ящик картотеки.
— Хотите берите, хотите нет, — сказала мисс Дженкинсон.
Готорну казалось, что она говорит о Беатрисе как о неодушевленном предмете.
— А кроме нее, вы никого не можете предложить?
— Это все, что у меня есть.
Снова с грохотом задвинулся ящик.
— Этель, — сказала мисс Дженкинсон, — если вы не научитесь выражать свои чувства менее шумно, я верну вас в D-3.
Готорн ушел от нее полный сомнений. Ему казалось, что мисс Дженкинсон с необычайной ловкостью сбывает с рук то, от чего сама рада избавиться: не то краденую драгоценность, не то беспородную шавку.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Уормолд возвращался из консульства; во внутреннем кармане пиджака у него лежала телеграмма. Ее бесцеремонно сунули ему в руки, а когда он попытался завязать разговор, его оборвали.
— Нас это совершенно не касается. Временная договоренность. Чем скорее это кончится, тем лучше.
— Мистер Готорн сказал…
— Знать не знаем никакого мистера Готорна. Запомните это раз навсегда. Здесь такой не служит. Всего хорошего.
Он пошел домой. Город вытянулся вдоль берега океана; волны разбивались у самой Авенида де Масео, и брызги застилали ветровые стекла автомобилей. Розовые, серые, желтые колонны некогда аристократического квартала выветрились, как прибрежные скалы; почерневший, облезлый герб красовался над дверью убогой гостиницы, а ставни ночного кабака были ярко выкрашены, чтобы уберечь их от океанской соли и сырости. На западе стальные небоскребы нового города вздымались в светлом февральском небе выше маяков. Этот город был создан для туризма, а не для оседлой жизни, но здесь Уормолд впервые полюбил, и теперь он был прикован к Гаване, как погорелец к своему пепелищу. Время поэтизирует даже поле битвы, и, может быть, Милли напоминала цветок, распустившийся на старом редуте, где много лет назад была отбита кровопролитная атака. Мимо него шли женщины со следами золы на лбу, словно они вышли на свет божий из преисподней, — он вспомнил, что сегодня первая среда великого поста[10].
Придя домой, он не застал Милли, хотя в школе занятий не было, — может быть, она еще не вернулась с обедни, а может быть, каталась верхом в Загородном клубе. Лопес демонстрировал «Турбо» экономке какого-то священника, которая уже забраковала «Атомный котел». Худшие опасения Уормолда оправдались: пока что ему не удалось сбыть ни одного пылесоса новой модели. Он поднялся к себе и распечатал телеграмму; она была адресована одному из отделов британского консульства; ряды цифр выглядели уродливо, словно номера нераспроданных лотерейных билетов. За цифрой 2674 следовала шеренга пятизначных: 42811 79145 72312 59200 80947 62533 10605 и так далее. Это была первая шифровка в его жизни, и он обратил внимание, что она отправлена из Лондона. Он вовсе не был уверен, что сумеет ее расшифровать (полученный им урок, казалось, отошел так далеко в прошлое), но тут он узнал цифру 59200, она имела такой решительный и укоризненный вид, словно Готорн собственной персоной поднялся к нему по лестнице. Уормолд мрачно снял с полки «Шекспира для детей» Лэма — как он всегда ненавидел Элию и его очерк о жареном поросенке![11]Он вспомнил, что первые цифры обозначают страницу, строку и слово, с которых начинается шифровка. «Дионисию, злую жену Клеона, — прочел он, — постигла заслуженная кара». Он начал расшифровывать со слова «кара». К его удивлению, что-то и в самом деле получалось. Казалось, будто вдруг заговорил попугай, доставшийся ему по наследству. «Номер 1 от 24 января нижеследующее от 59200 начинается абзац А».
